Айяна

тонкого можжевелового запаха у меня кружилась голова, и выпрыгивало из груди сердце. Я, конечно, ругал себя и пытался воззвать к самообладанию, но все было тщетно, разве можно идти против природы желаний и любви?

Когда девушка отправилась на очередную смену костюмов, я вышел в коридор, перевести дух и выпить крепкого кофе из автомата. А вернувшись, увидел ее в более современном образе: на ней были рваные джинсы и белая рубашка, достигающая середины бедра, а так же красные лакированные туфли на высокой шпильке. Губы девушки были ярко накрашены в тон туфлям.

— Что за образ? Женщина вамп?

— Что-то вроде того. А похожа? — при этом Айяна, словно большая кошка медленно провела когтями по воздуху и клацнула клыками.

Я улыбнулся, кивнув головой, и мы продолжили съемку. Я не верил себе, что это ее первая фотосъемка, настолько профессионален был ее подход к позам, свету, мимике. Она была настолько энергична, многогранна, харизматична, что в какой-то момент (а может и сразу, в самом начале) мы просто поменялись местами и уже не я (фотограф) руководил процессом, а она, говоря как, что и откуда мне нужно снимать.

Она сменяла образы, эмоции, позы. В течение минуты это могла быть невинная недотрога и обольстительница, грустный романтик сменял беззаботного весельчака, и я просто был поражен ее фонтанирующей энергии и фантазии в этой работе.

За полтора часа съемок я взмок, словно в бане. Ее же силам, казалось, не было конца и края.

Отсняв еще полсотни кадров, Айяна сказала, что ей снова нужно переодеться и попросила приглушить свет.

— Следующий фотосет должен быть в полумраке, — предупредила она.

— Хорошо, — согласился я и выключив основное освещение, настроил и расположил дополнительные светильники.

— Ты готов? — зачем-то спросила девушка из-за ширмы.

— Я да. А ты?

— Выхожу.

И вышла...

На ней была лишь та же самая белая рубашка. Ноги были голые и босые. Айяна тряхнула головой и повернувшись вполоборота ко мне стрельнула глазками. Я машинально, на автомате снял кадр. Девушка сменила позу. Я снова щелкнул затвором, делая все интуитивно, так как мысли мои были взбудоражены и никак не могли успокоиться.

«Ты точно этого хочешь?» — вертелись на языке слова, но из горла не вырвалось ни звука. Я словно завороженный продолжал снимать, и восхищаться юной красотой, смелостью, дерзостью, и искушаться. Когда при очередной позе девушка запрокинула руки вверх, рубашка плотно облегла ее тело, и я увидел два промелькнувших пятнышка сосков ее обнаженной груди, а снизу, на бедрах, тонкую полоску светлых трусиков. Под рубашкой на ней были лишь трусики.

Я негодовал. И злился. И радовался. Я мог уйти, но не смог. Я продолжал снимать, зная, что каждый кадр — эксклюзив и надеясь, что девушка их делает исключительно для себя, и не осмелится показывать кому-то еще.

Ее позы становились все более откровенными, но не вульгарными. Она четко следовала вдоль тонкой грани между двух этих весьма условных понятий.

Оголено плечо. Щелк!

Шея, спина. Щелк!

Бедра, почти до ягодиц. Щелк!

Вновь натянутая ткань рубашки