тот момент от дальнейших разборок. Что-то было в ней такое, что он знал, больше обвинений она не потерпит. Его перекручивало внутри от сознания, что угораздило влюбиться в шлюху. Следовало догадаться, что она не так уж чиста и невинна — по ее раскованности, опытности, любви к постельным забавам. Но тогда он думал, что такая она только с ним, только для него. И сейчас его выворачивало наизнанку от мысли, что куча мужиков упивались ее отзывчивым телом, ловили хриплые стоны, утопали в потемневших от экстаза глазах.
Он бродил по узким улочкам старого города, инстинктивно сторонясь людей, избегая освещенных витрин еще открытых ресторанов и ночных клубов. Разочарование клубилось густым, едким дымом в душе, не давая дышать. Он возвел ее на пьедестал, восхищался ее стойкостью, преданностью, высокой моралью, не зная чем заслужил такое сокровище. Теперь же видел ее совсем другими глазами — замаранной чужими руками. Нет! Она не такая, не может быть такой! Наверняка, ее муж заставил ее, принудил к разврату, пытался Виктор найти ей оправдание. И не находил. Вспоминал ее последний, немного снисходительный взгляд, полный глубинного достоинства, прежде чем он, грязно выругавшись, бросился от нее прочь в темноту. Если бы она выглядела подавленной, виноватой, он бы простил ее. Но она явно не собиралась извиняться.
Стеснялась, но никак не стыдилась того, о чем говорила так легко!
Свинг?!
Да что за мужик был ее муж, что мог смотреть, как его жену на его глазах трахает другой? И при этом самому, не испытывая брезгливости, сношаться с чужой, безразличной женщиной? У Виктора подобное в голове не укладывалось.
Чем больше он метался, как загнанный зверь, чем больше пытался понять и объяснить самому себе, тем больше запутывался, лишь мучая себя воображаемыми сценами ее участия в оргиях, о которых на самом деле имел весьма скудное представление. Как ее могло это устраивать? Как она могла желать такого?
С силой ударив кулаком по древней каменной кладке стены средневекового собора, к которой, устав бесцельно бегать, он измученно прислонился горячим лбом, едва сдержал стон боли. Она слишком глубоко проникла в него, пустила корни в душе, сердце щемило от мысли, что он может потерять ее. Нет! Он не сможет. Не отпустит. Какой бы она не была, это в прошлом. Лучше бы он вообще не знал этого, лучше бы она соврала, чем смотрела на него этими честными глазами, ожидая и требуя принять ее такой. И он с ужасом понимал, что готов. Готов склониться, как безвольный тюфяк, готов забыть, только бы она и дальше была рядом, даря любовь и нежность.
Как совместить эти две ее ипостаси? Он не знал.
Знал лишь, что должен увидеть, поговорить, убедить себя, что для нее это и правда в прошлом, а потом перевернуть страницу.