осознавать его презрение и разочарование. С ее точки зрения, она всегда была верна ему, как и была верна мужу, хоть для ее двоих мужчин представление о верности было абсолютно различным. Она никогда не нарушала договоренностей с Олегом, свинг был для них всегда сексом друг с другом, не важно с кем физически они находились в тот или иной момент. И понимала, нисколько не жалея, что подобное никак невозможно с Виктором. У нее даже мысли не возникало достать из тлена воспоминаний о прошлой жизни этот ящик Пандоры и предложить разделить его с ним. У него для этого просто не было ключа, а свой она давно потеряла.
Вернувшись в студию, она какое-то время бесцельно послонялась по залу, без интереса наблюдая за рискованными танцевальными экзерсисами участников. Сейчас ее это не трогало. Она растерялась и не знала что делать — то ли ехать домой (но к себе или ему?), то ли ждать, то ли бежать его искать? Сердце болело за него, даже сейчас, злясь на него за намеренное оскорбление, не могла не сочувствовать ему, живо ощущая боль и путаницу, что должно быть царили в его мыслях. Пусть бы он поскорее вернулся, дал ей возможность утешить его, заверить, что она любит только его и будет такой, как нужно ему!
Вера горько усмехнулась. Как же она лицемерна! Стоило замаячить реальной возможности потерять его, как она сразу осознала, что он ей нужен, что она любит его. Как больно было бы расстаться с ним сейчас, когда они только начали понимать друг друга, И из-за чего? Приключений прошлого? Пускай даже ошибок — она согласна от всего сердца в них раскаяться, только бы он снова смотрел на нее так восторженно, с такой трепетной любовью!
— Верунчик, ты как? — Вера в отчаянии своих мыслей не заметила подошедшую сзади и обнявшую ее мягкими руками Таню. — Эд — идиот, он сам знает.
— Все в порядке, Танюш, — отмахнулась Вера, мягко освобождаясь из объятий подруги, — скажи ему, я не сержусь.
— Вер... не убегай... поговори со мной. Я же вижу, что тебе плохо. И мне плохо, что ты теперь о нас думаешь...
Вера, вымученно улыбнувшись, взглянула на подругу. Таня не была по натуре злой или равнодушной, но она была из тех женщин, кто до старости оставался маленькими, эгоцентричными девочками с капризно надутыми губками — словно весь мир крутился только вокруг них и их желаний. Вера давно и хорошо знала ее, но все равно не могла противостоять этим полным непритворных слез глазам, этому материнскому желанию взять под крыло, утешить, словно Таня была несмышленышем 13 лет, как Дашка, а не 33-летней взрослой женщиной.
Она не вырвала руки, когда Таня провела ее в маленькую комнатушку за залом, переоборудованную в раздевалку и гримерку, с благодарностью приняла бокал вина, присела на жесткий икеевский диванчик, притулившийся в углу, со стоном вытянувшись и откинув на спинку разламывающуюся голову.
— Голова болит? — подскочила Таня, — давай