Закрытая гимназия. Часть 1

тихо мнущемся пальто.

— Здравствуйте, Джим, — повторяет она, наклоняя голову и исподлобья глядя на него чудесными зелёно-серыми глазами. — Что же вы молчите?

А Джим молчит. И улыбается.

— Долго меня ждать изволили?

Он отрицательно мотает головой.

— А я невозможно зашиваюсь с хуманиторой. — Скосив глаза на заваленный старым хламом угол, она поправляет юбку. — Ума не приложу, что с ней делать. Только три дня назад раздать пособия соизволили наши преподы. Представляете? Три дня. И это на хуманитору! Безобразие.

Джим лишь продолжал улыбаться словно идиот и пялиться на неё.

— Правда, долго меня ожидали? — Она строго морщит тонкие светлые бровки.

— Вовсе нет, Мари.

— Пойдёмте, подышим свежим воздухом. — Она вцепляется в его рукав и тащит за собой.

Он идёт рядом с ней как зомби.

Мари держится за его руку, красные полусапожки цокают по асфальту, крошат подмороженные с ночи лужицы. В этих красных полусапожках и красной форме на школьной площадке он её и увидел впервые. Стоя в мелом очерченном круге, девочки играли в свою любимую игру. Резко полетел вверх голубой мяч, выкрикнули её имя. Она бросилась, но не поймала его сразу, мяч ударился об асфальт, подпрыгнул, она схватила его, прижав к красной форменной груди со значком «В», выкрикнула: «Штандер!» И разбежавшиеся гимназистки замерли, парализованные строгим немецким словом. Она метнула мяч в долговязую блондинистую подругу, попала ей в голову, заставив громко и недовольно ойкнуть, и прыснула, зажав рот ладошкой, присела на прелестных ножках в белых колготках, закачала очаровательной, оплетенной русой косою головкой, бормоча что-то извинительное, борясь со своим дивным смехом...

— Дайте мне вашу руку, — вдруг говорит Джим и сам забирает её ручку в перчатке.

— Это ещё зачем? — смотрит она исподлобья.

Он отводит рукав пальто и припадает губами к её запястью, к дурманящей теплоте и нежности. Не противясь, она глядит молча.

— Я без ума от вас, — шепчет он я в эти ручки. — Я от вас без ума... без ума... без ума...

Её бледное эльфийское запястье не шире трёх его пальцев. Он целует его, припадает, словно вампир. Вторая ручка дотягивается до его головы.

— Вы слишком рано поседели, — произносит она тихо. — В тридцадь семь лет и уже почти весь белый! На войне?

Нет, он никогда не воевал.

— Да, в уйгурском плену, — врёт он.

— Бедненький! — Мари снова гладит его по голове.

Он обнимает её, поднимает к своим губам. Вдруг она ловко, словно белочка, выскальзывает из его объятий, бежит вдаль по переулку. Он пускается вслед за ней. Она сворачивает за угол. Бегает она превосходно.

— Куда же вы? Постойте! — он тоже сворачивает за угол.

Её красное пальтишко с такой же красной шапочкой мелькает впереди. Она бежит по безлюдной улице к серо-бурой громадине окружной стены. Подбегает, встает к стене спиной, широко разводит руки.

Её фигурка настолько крохотна и ничтожна на фоне мрачной пятнадцатиметровой стены, нависшей серой, грозной волной, что ему становится страшно: вдруг это бетонное цунами накроет его прелесть? И ему никогда больше не доведется держать Мари