в своих объятьях?
Джим подбегает к ней. Она стоит, закрыв глаза, прижав разведенные руки к стене.
— Люблю стоять здесь, — произносит она, не открывая глаз. — И слушать, как за стеной гудит Город. Вот увидеть бы его ещё один разок! Жаль, что нам, сиротам, туда нельзя.
Джим поднимает её как пушинку, шепчет в нежное ухо:
— Смилуйтесь надо мной, мой ангел.
— И чего же вы хотите? — Её руки обвивают его шею.
— Чтобы вы стали моей.
— Любовницей?
— Ну что вы, возлюбленной!
Её губы приближаются к его.
— Даже так?
— Только так.
— А как же ваша супруга?
— О, прошу, Мари, не напоминайте мне в такой момент так жестоко о самом постыдном, я и так полностью разбит и унижен!
— Сколько это будет стоить?
— Десять золотых кредитов.
— Большие деньги, — не по-детски рассудительно говорит она в его губы. — А можно мне... можно на землю?
Он опускает её. Она поправляет шапочку. Её лицо как раз на уровне его сердца, где сейчас происходят атомные взрывы желания.
— Пойдём? — Мари берёт его за руку, словно он её однокашник.
Они идут вдоль грязной и мрачной стены, мимо серых заброшенных и полуразрушенных домов. Джим любуется сосредоточенным личиком своей вожделенной Мари. Она думает и решает.
— Знаете что, — медленно произносит она и останавливается. — Я согласна.
Он сгребает её в охапку, начинает целовать тёплое бледное личико.
— Подождите, ну... — упирается она ему в грудь. — Я смогу только на следующей неделе.
— Бессердечная! — Джим опускается перед ней на колено. — Я не доживу до следующей недели! Умоляю — завтра, в любое время.
— Хуманитора, — вздыхает она. — К послезавтра надо написать и сдать. Иначе — сделают мне плохо. С первой четверти я в черном списке. Надо исправляться.
— Я умоляю вас, умоляю! — целует он её тоненькие красные перчатки. — Пятнадцать золотых кредитов!
Мари опять о чём-то задумалась.
— Ну же, ну?! Двадцать, и завтра, молю! И я обещаю попробовать ещё раз показать вам Город!
— Двадцать пять, и сегодня. И Город. — Её голос стал холодным и строгим.
— Да-да, я согласен!
— Кредиты вперёд, сами понимаете.
Джим вскочил, просунул руку за пазуху своего длинного пальто, достал кошелёк и стал суетливо открывать его дрожащими руками. На грязный мокрый асфальт со звоном посыпались блестящие полупрозрачные монеты. Джим упал на колени и стал неловко собирать их. Мари звонко прыснула в ладошку.
— Простите, простите, я такой неловкий! Ой, ты, божечки мои... Вот... Вот ваши кредиты.
Мари забрала из трясущихся ладоней горсть монет. Тщательно пересчитала. Протянула назад сдачу.
— Тут двадцадь семь с половиной, вот ваши два с полтиной.
— Не надо, не надо, заберите себе всё! — Джим сжал её ладонь и протянул обратно. — Где вы хотите? В гостинице, в нумерах?
— Здесь недалеко, я ещё хуманитору успею сделать!
Мари снова схватила его за рукав и потащила за собой. Джим тащился за ней как сомнамбула. Они зашли в подворотню, в какой-то глухой тупик. Мари придавила Джима спиной к кирпичной стене. Опустилась перед ним на корточки, распахнула полы длинного серого пальто,