Возвращение в школу. Глава 3

глаза и принялась скучающим взором смотреть на меня. Пугливая женщина, которую застали за трахом с учеником, вновь превратилась в училку. Я более молчать не собирался:

— Сначала вы боитесь меня, затем просите помощи, а потом подозреваете в шантаже? Знаете ли, это перебор. Может быть, вы и не девочка, но и я не мальчик, мне 22 года, я видел все собственными глазами и не в моих правилах отказываться от своих слов. То, что вы меня упрекнули в шантаже, в похоти, свойственной, вероятно, Тютину и Гробовскому я еще стерпел. Но ваше отношение ко мне... Вы думали, что мне безразлична ваша судьба и я просто хочу насладиться вами, как этот ублюдок в лаборантской? Вы думали, что я буду просить денег, вы не найдете и будете вынуждены отрабатывать все натурой, а я все это сниму на камеру и буду показывать вашей дочери? Вы этого боялись, да? Так, знайте же, этого не будет. Я не такой ублюдок, каких вы ныне учите, нет-нет, для меня слова «честь», «достоинство», «любовь», «уважение» еще что-то значат. Вы никогда не были объектом моей сексуальной прихоти, вам никогда не было место в моих амурных снах, я никогда не писал вам писем на 14 февраля и 8 марта, мне никогда не хотелось облапать вас на танцах. Но именно меня вы ставите ниже Тютина. «Не называй так Олега» — да плевать мне, как я его называть буду. Как хочу — так и зову и баста! Этого полудурка вы выгораживаете, даете ему в лаборантской, потом плачетесь мне же, боитесь, что я все расскажу, а сами уже приготовились отрабатывать? Я понимаю, что не смею это говорить, сознаю, что непозволительно себя веду, но задумайтесь: вы, вы уважительно повели себя по отношению к человеку, который протянул вам руку помощи? К человеку, который приехал в город на 5 дней, и занялся вашей проблемой? Об этом вы не подумали? Но самое оскорбительно — это то, что вы подозревали меня в шантаже. О, это существенно! Не пробовали вы посмотреть на ситуацию под другим углом? А что если я предлагал вам помощь не потому что хотел вас трахнуть, а потому что я люблю вас?

Она оторопело смотрела на меня. Я был весь разгоряченный, гнев кипел во мне. Она выбежала из ресторана. Я за ней.

На улице я догнал ее. Уже стемнело, она успела накинуть плащ.

— Простите меня за дерзость, — выдохнул я — но я не мог больше держать это в себе.

Юлия Борисовна смотрела на меня, пытаясь отойти как можно дальше. И говорила:

— Извини, Федя. Мне очень жаль, но ты сам понимаешь, что мы... ну... ты понимаешь...

— Нет, — я подходил ближе — я не хочу этого понять.

О господи, как мне хотелось прильнуть к ее губам, разорвать одежду прямо здесь...

— Прости, Феденька, ты должен. Пока.

Она перешла через дорогу и быстрым шагом на каблуках пошла в сторону дома.

Злость и разочарование кипели во