это веришь?
— Ну, если бы не картина, ты бы никогда не узнал, ведь правда?
— Ты имеешь в виду, что я бы никогда не подумал о тех временах, когда ты была далеко от меня, о дискомфорте между мной и моими сыновьями, когда я вернулся из Ирака, и обо всех этих поездках в Монреаль медицинского работника штата Нью-Йорк? Верно. Мы оба знаем, насколько я доверчивый, и признаю, что я был довольно глуп. С другой стороны, если бы ты привела сюда Аврил, рано или поздно она бы проговорилась. Самая главная причина, по которой тебе это сходило с рук, — то, что я любил тебя и полностью тебе доверял. Ты знала это, воспользовалась этим и пользовалась этим против меня в течение двадцати лет. Это довольно цинично.
— Неужели ты действительно хотел бы узнать об этом раньше? Еще до того, как поехал в Ирак?
— Тысячу раз да. Намного легче начать сначала в тридцать, чем в пятьдесят.
— Так что, дошло уже до этого, не так ли? — Карен посмотрела на меня мягко и нежно, как она делала тысячи раз. От нее все еще учащался пульс. — Роб, ты меня любишь?
— Люблю.
— Тогда не можем ли мы как-то заставить это работать? Это то, чего я хочу больше всего на свете, и если ты любишь меня, а я люблю тебя, мы обязательно найдем способ.
Я вздохнул.
— Ты отдала ему, а он забрал, все что хотел от тебя: твой разум и тело, твое сердце и душу. Ты была его целиком и полностью, а я получил остатки. Даже его мать знает это, и очень этим гордится. Карен, я не вернусь за его объедками.
Карен решительно посмотрела на меня:
— Роб, даже если бы это было правдой, все это теперь в прошлом. Как я могу доказать тебе, что в этот момент, прямо сейчас, ты — первый в моем сердце, моя первая любовь?
— Ты можешь начать с сожжения картины.
— Нет! — Карен была в ужасе. С ее лица сошла краска. — Нет, Роб, подумай, о чем ты просишь! Это — великое произведение искусства; мир должен его увидеть. Ты не можешь этого желать.
Я грустно улыбнулся ей:
— Карен, может ли кто-нибудь взглянуть на эту картину и усомниться в том, что ты была его любовницей? Если ты любишь меня, зачем тебе унижать меня, храня ее в нашем доме, не говоря уже о том, чтобы показывать ее миру?
— Но это важно, Роб! Не только для меня, но и для Аврил тоже. Я знаю, что тебе будет больно, и мне очень жаль, но эта картина должна быть частью выставки. Должна! Роб, разве ты не любишь меня достаточно сильно, чтобы позволить мне сохранить ее и выставить? Я так сильно тебя люблю, разве я не могу сделать что-нибудь еще, чтобы доказать это?
— Что и требовалось доказать, — мягко сказал я и встал, чтобы уйти. — Прощай, Карен.