Профессиональный риск. Документальная повесть

Мое настроение было самым отчаянным. Мне казалось, что я сам себя заживо хоронил, хотя в селе мне была обещана квартира рядом со школой, а директор совхоза в знак особого уважения прислал за мной на железнодорожную станцию транспорт — свой собственный служебный уазик-вездеход. Конец августа выдался дождливым, дороги развезло, зеленый «козлик» еле полз по проселку, утопая в грязи по ступицы колес. Я чувствовал, что забираюсь в такую глушь, где буду напрочь отрезан от всего мира.

Через несколько часов утомительной езды мы добрались до центральной усадьбы совхоза. Дорожная грязь довела меня почти до состояния морской болезни, и я, пошатываясь словно пьяный, с трудом выбрался из машины. Школа, на удивление, оказалась приличной, даже хорошей, почти городской на вид: большое двухэтажное здание из силикатного кирпича, чистые, просторные классы, большие окна, спортзал. Коллектив был исключительно женским: кроме меня только военрук был мужчиной. Неудивительно, что очень скоро я почувствовал на себе заинтересованные взгляды женщин-учительниц, среди которых оказались молодые, и хорошенькие.

Женское внимание чуть-чуть подняло мне настроение, и жизнь перестала казаться безнадежно мрачной. Подумалось, что и здесь, в деревенской глуши, тоже можно обрести толику человеческого тепла и как-нибудь просуществовать отмеренный по распределению срок. Забрезжили надежды и показалось, что меня не минуют интересные, приятные приключения. Но мимолетная радость скоро угасла, когда я познакомился с предоставленной мне квартирой, оказавшейся, на самом деле, комнатушкой в мрачном, дочерна прокопченном бараке. Полусгнивший деревянный барак по самые окна утонул в земле. Во всю его длину тянулся бесконечный, воняющий кислой капустой коридор, тускло освещенный двумя подслеповатыми лампочками. В этот коридор выходили двери полутора дюжин таких же клетушек. Кухня — одна на всех, тесная, шумная и жутко грязная. Разумеется, никаких удобств: уборная — покосившаяся деревянная будка во дворе, вода — через два квартала в колодце.

Единственное, что меня спасло от преждевременного бегства — соседка учительница географии, приехавшая сюда тоже по распределению год назад. Она была из города Сокол Вологодской области, училась в Московском областном педагогическом институте имени Крупской и назначением в Московскую область, хотя и село, отнюдь не была расстроена — в отличие от меня, для которого отъезд из Москвы был равнозначен ссылке и жизненной трагедии. Оля — так ее звали — взяла на себя все мои бытовые тяготы: стирку белья, уборку в квартире, приготовление еды, отопление. Взяла добровольно, как нечто само собой разумеющееся, без просьб и намеков с моей стороны.

Так что соседство с Олей и ее доброта оказались для меня настоящим подарком судьбы, и мне не пришлось ломать голову над тем, как жить в таких условиях, которые я, по своей московской избалованности, считал невозможными для жизни.

Первые сентябрьские недели пролетели для меня в сплошном рабочем угаре. Мне дали вести 36 часов занятий в неделю — арифметику, алгебру, геометрию, тригонометрию, во всех классах от шестого до десятого. С непривычки так много говорить я не сорвал в первые же дни голос. Все вечера приходилось корпеть, не разгибаясь за письменным