Опоздала!

покраснела.

— А сегодня чем? — шепчу.

— Да вот прутика хорошего сейчас не сыскать! Ремнем, наверное, придется!

Ну ремнем... это не так больно! Настроение стремительно улучшается. Вскакиваю.

— А давай... давай... прям щас! Отстреляемся! Сашка хохочет.

— Ишь обрадовалась! А ремнем-то больше полагается! Один к двум, забыла? Так что выдам тебе все 30!

Ой, блин, правда забыла...

— Саш... может так? не надо 30...

— Опаздывать, дорогая, не надо! Знаешь, как я замерз? Окоченел. Давай-давай, подставляй попку.

— Саааш... простиии... Слезы закапали. 30 ударов это много. Ремень бьет не так больно, как розга, но это дольше. И сидеть потом очень больно... И стыдно.

— Ну не плачь! Чего ж заренее? Давай, ложись животом на стол и подставляй попу. Я щас.

И он пошел в соседнюю комнату за ремнем. Есть у нас специальный ремень такой, для экзекуций. Не узкий, не широкий, плоская плетеная косичка, Саша его специально для этого купил. Вернулся он быстро.

— Что стоишь, носом шмыгаешь? Давай-давай! Быстро попой кверху. — Строго говорит, знает, что сама я не лягу, меня заставлять надо, нежности тут неуместны.

Как всегда я теряюсь, в животе холод, страх, стыд! Подхожу на ватных ногах к столу, смотрю на Сашу.

— Пожалуйста... прости...

— Выпорю — прощу, — как всегда, говорит Саша. Ложись. Задери юбку, спусти трусы.

Я ложусь животом на край стола, дрожащими руками поднимаю юбку, потом спускаю трусики... прячу руки под живот...

Первый удар обжигает кожу, больно!

— Будешь опаздывать?

— Нет!!!

— Будешь внимательной?

— Да!!!

Саша бьет размеренно, сильно, это настоящая порка, мне очень больно, хочется убежать или хотя бы прикрыть попу руками, но я знаю, что надо терпеть, только так я избавлюсь от чувства вины...

Пять... шесть...

— Саша... ! Сашенька! Не надо... ! Прошу... !

Саша останавливается:

— Я только начал!

И дальше сечет.

— Терпи, хулиганка! Как хулиганть... так первая!...

А как отвечать... так последняя!...

Одинадцатый... двенадцатый... Сколько там еще!... Пятнадцать! Только половина еще! Плачу навзрыд... Двадцать! Остановился.

— Ишь, какое красное все! — Гладит по попе. Я плачу тише. — Жалко мне тебя. Давай последние пять, и все.

Я всхлипываю.

— Хорошо, — шепчу. Я благодарна и за передышку, и за прощенные 5 ударов. Больно, больно получать по напоротому месту ремнем, но, памятуя о снисхождении, стараюсь плакать потише. Двадцать пять!

— Ну вот и все! Саша меня обнимает, помогает подняться со стола, я плачу стоя, не рискуя сесть, Саша гладит меня по голове, по спине, целует мокрое лицо, вытирает мне слезы.

— Ну все, все, не плачь, ты молодец, ты храбрая девочка!

Я сквозь слезы улыбаюсь.

— Квиты?

— Квиты!