Миша впервые очутился в общественной бане, чувствовал себя неуютно, прикрывался то мочалкой, то руками, то тазиком пластмассовым.
— Чё сцышься, как баба? — дядя Ваня сверкнул золотым зубом, оскалился с прищуром. — Червяка помой.
Они сидели на мраморной лавке, замачивали веники перед заходом в преисподнюю. Миша понурил голову, и без того короткий писюн скукожился до двух сантиметров, мошонка втянулась и прилипла к лобку. В чёрных курчавых зарослях под округлым животиком мужские гениталии едва пробивались наружу.
— Если мыло уронишь, смотри, чтоб сзади никого не было, — подливал масла в огонь дядя Ваня. — Задница у тебя красивая. В жопу вжик — и больше не мужик. Понял?
— Да, — Миша залился краской, опуская глаза.
Он поэтому и не хотел идти в баню, стеснялся рыхлой фигуры, детских гениталий. Но мама настояла:
— Слушайся дядю Ваню, — она осматривала сына-тюфяка, впервые критично поджимая губы. — Может, хоть мужчиной станешь.
— Хорошо, — он кивнул, представляя, как станет мужчиной благодаря дяде Ване.
Авторитет последнего не вызывал сомнений. Поджарый жилистый мужчина, рослый, с острым носом, тонкими губами, водянисто бледными серыми глазами, поселился у Космылёвых полгода назад, быстро навёл порядки, поставил зарвавшуюся сестрёнку на место, пропесочил директора школы, где учился Миша, даже в продуктовом засветился. Охрана магазина тут же смекнула, что новый хахаль Лидки-перегонщицы — не хухры-мухры. Что отныне она — Лидия, Людочка, но никак не Лидка. И уж тем более инцидент с перегоном водки в коньяк следует подзабыть. В общем, дядя Ваня всем «вставил по самые помидоры», как выразилась бабушка Лена — Елена Павловна, заехавшая к Космылёвым в гости через пару месяцев после начала сожительства.
Мама вывалила любовь на стол: так мол и так, дети мои, люблю я его. Не будете мне помогать, сопьюсь, сгуляюсь. Миша с Ниной сидели за столом, ужинали, когда это случилось.
— И чё теперь? Он будет у нас жить? — Нина первая вышла из летаргического сна.
— Ну поживёт пока, а потом посмотрим, — мама искала поддержки в глазах детей. Виноватым взглядом нащупывала зачатки понимания. Мишка ещё ребёнок, восемнадцать лет, молоко на губах. Нецелованный обалдуй. У Нинки тоже ветер в голове, танцы-шманцы.
Лидия, закусив нижнюю губу, ожидала приговор. Ужин из морепродуктов удался на славу, даже Нинка со своим кулинарным удивлённо причмокнула губами.
— Ну лично я не против, — Мишка первый выразил согласие. Мама без мужчины сходила с ума. Ненормально так женщине жить без любви, возмущался он, замечая за родительницей резкие перепады настроения. Как она красится часами, чтобы выйти куда-нибудь, как потом с сомнением переспрашивает, может юбка не в цвет с кофточкой. Нинка тоже хмыкнула с улыбочкой, застрявшей на губах:
— В трусах теперь не походишь по квартире, — вздохнула обречённо.
— Ваня работает на заводе, — спохватилась Лидия. — Рано уходит, поздно приходит. Вы его почти не будете видеть.
Миша с Ниной только дядю Ваню и видели. Мужик в доме быстро построил детей, незаметно сломил волю к сопротивлению. Особенно Нина поначалу мохнатила пёрышки, не хотела ни в какую «слушаться дядю». Всё крутила