Тридцать три. Часть 4

а у меня руки стали более нахальными, которые всё настойчивее щупали женское тело, поглаживая ягодицы и прижимая груди. Губы касались её шеи и покусывали мочку уха. Она дрожала, руки не находили места, ноги немели и подкашивались. Она умолкла, не договорив какую-то фразу, которую я и не слушал вовсе. Я нашёл её губы и припал к ним в долгом нежном поцелуе. Играя её губами, я вытащил заколки из волос, и они рассыпались по плечам. А ещё я присел, прижимаясь лицом к груди, к животу. Я запустил руки под юбку и, скользя ими по бёдрам, проник в трусики. Держа ягодицы в ладонях, я прижал её лобком к губам и выдохнул горячий воздух в промежность. Она теребила мне затылок, прижимая к себе. Прихватив край подола, я встал и сдёрнул платье через голову. Как будто очнувшись, она спешно стала стаскивать с меня свитер, майку. Присев расстегнула ремень и задумалась, а я ждал. Наконец, джинсы сползли на коленки, а заключённый в трусы-плавки член, возбуждённо искал выход в прорези-ширинке. Посмотрев на это представление, она потянула мои трусы вниз. Член, прижатый резинкой, склонялся вниз. Вот оголился низ моего живота, лобок подстриженных тёмных курчавых волос, да я их стригу, терпеть не могу, когда член, путаясь в длинных волосах, пытается встать, больно нарезает ими шейку головки. Вот резинка поползла вдоль ствола фаллоса, перекатываясь по вздутым венам, и достигнув шейки, натянулась до предела, застряв на пояснице. Тине пришлось передвинуть руки к ягодицам и при этом, всем телом, приблизится ко мне. Отпущенная резинка освободила пружину возбуждённого члена, и он взвился вверх с нахлобученными на головку трусами, ударив, по пути, Тину по носу. Она рассмеялась и, схватив член, запутавшийся в ткани, прижавшись к головке губами, горячо выдохнула. Член забился у неё в руках, как будто пытался вырваться.

— Ага! Поймала?! — Смеялась Тина, а я радовался за неё. Мне было с ней тепло и просто. Я знал, что передо мной отнюдь не девочка, но почему-то, видел в ней именно её.

— Поймала. И что ты будешь с ним делать? Отпустишь на волю? Или посадишь в клетку? Или может быть, о! ужас, съешь?

— Я ещё не решила. — кокетничала она, водя кулачком вдоль члена.

— Решено! Сначала приручу, потом, съем, потом посажу в клетку, потом выпущу на свободу, а он сам вернётся. Если понравится — последнее замечание она сказала серьёзно и как бы для себя.

— А, впрочем, лети! Птица перелётная. — с этими словами она сдёрнула с меня трусы и оставила стоять со спущенными штанами, торчащим в потолок членом, по среди комнаты, а сама подошла к столу и налила коньяк, полные рюмки. Я переступил через свои пожитки, подошёл к ней и прижался к ней со спины всем телом. Она мелко дрожала. Какие-то, посторонние для этой обстановки мысли, затуманили ей глаза, накатившимися слезами. Надо срочно спасать вечер. Чёртовы, бабы! Вечные у