Пятница, тринадцатое

мамочка мамочка...

Дед Семён улыбнулся и протянул ей заскорузлую ладонь:

— Ну, чаво ревёшь, а? Чаво ревёшь, гутарю? Не трону я табе, малая! Я таких малых деток не трожу...

Таня убрала руки с головы и уставилась на деда большими, красными от слёз, но всё такими же красивыми серыми глазами:

— Честно?

— Вот те крест! — дед осенил себя крестом, — Ты жа не будешь таперича блядствовать и развратничать?

— Не буду...

— И с мамкою родною, прости, Господи, душу мою грешную, баловать не будешь?

— Не буду...

— И с братом родным не будешь баловать?

— Не буду...

— Тады давай руку сюды, грешница заблудшая! — дед Семён ещё настойчивей раскрыл ладонь.

Таня протянула дрожащую ладонь навстречу.

Прогрохотал новый выстрел. Рука Татьяны оторвалась по локоть. Из рваной культи фонтанировала кровь, заливая всё вокруг: стены, пол, унитаз, деда Семёна и саму Татьяну.

— Ясный ляд, что не будешь озорничать. Мертвее мёртвого они.

Таня истошно кричала и корчилась в луже собственной крови, пытаясь второй рукой перекрыть кровотечение. Дед Семён перезарядил обрез, прицелился ей в лицо, нажал на спусковой крючок. Выстрела не прозвучало. Ружьё заклинило.

— Ах, ты ж, ети ж твою мать! Чичас, бедовая, чичас, недолго табе мучиться осталося...

Дед Семён размахнулся и ударил прикладом обреза в голову Татьяны. Удар прошёл по касательной, сняв с головы девушки кусок скальпа и отколов от стены кусок плитки. Таня ещё громче завизжала и начала отбиваться от старика ногами. Но дед Семён не зря был советским офицером в отставке, не зря нёс службу в братской Польской Народной Республике и в ГДР, не зря прошёл Афган и застал Чечню! Не зря душил там бусурман! Не так просто было остановить деда Семёна!

Второй удар пришёлся точно в лоб, издав хруст ломаемого черепа. Татьяна конвульсивно задёргалась. Третий, контрольный, удар размозжил некогда прекрасное и юное лицо девушки, превратив его в жуткое кровавое месиво.

Дед Семён подождал когда конвульсии Татьяны прекратятся и запахнул на ней бесстыже открывшийся халат.

— Ну, вот и усё, с блудом покончено, — он зачем-то смыл красную воду в унитазе, — с Божией помощью, как говорится!

В коридоре его ждал участковый:

— Ну, всё, уладил конфликт? — скептически произнёс полицейский.

— Уладил. Таперича буду спать спокойно.

Захлопнув дверь снаружи, они спустились на пол-этажа, к лифту. Там же находился мусоропровод, который удивительным образом не был ещё заварен коммунальщиками, а добросовестно функционировал.

Дед Семён взял игрушечное пластиковое ружьё своего внука — Захара, преломил его об сухое артритное колено и выкинул в люк мусоропровода.

Подошёл лифт и участковый уехал по своим полицейским делам, ловить воров и убийц. Он не был таким спортсменом как Надежда Михайловна, а потому даже с четвёртого этажа предпочитал спускаться на лифте.

Виктор Владимирович вышел из подъезда и поднял голову. С балкона четвёртого этажа его провожали три пары глаз: две серые и одна каряя. Он сел в свою грязно-синюю «двенашку» и с облегчением отъехал от давно опостылевшего дома с его полоумными жильцами.

Пятница, тринадцатое, завершалась.

Очередной конфликт соседей был улажен.