странно понимать, что таких мужчин ещё допускают испить из вашего Кастальского ключа. У нас в Асгарде, например, к чаше с мёдом поэзии приобщаются только достойнейшие из достойных. И то, признают их таковыми только потом на специальном испытании, где им надо сложить одну песнь двенадцатью разными размерами. А тут такое ощущение, что этим мёдом бродячий торговец на разлив торгует, как дешёвым пивом на рынке.
Асгард? Хм... Асгард... Я призвал на помощь глубины своей памяти, и, к моему удивлению, она услужливо выдала то, что нам когда-то рассказывали на университетских лекциях по древней литературе. Наконец-то до меня стало доходить, кем же были мои нежданные визитёрши. Конечно, многое ещё было неясно и незнакомо, но даже то, что постепенно понималось, было совершенно фантастическим и неправдоподобным...
— Ты чего молчишь? — обратился второй голос ко мне.
— Я думаю, — медленно, старательно изображая неуверенность, проговорил я. — Я, кажется, призывал музу... — Мне надо было подтвердить свои догадки, какими бы невероятными они не казались.
— Хвала богам, — облегчённо проговорил второй голос, — его наконец-то осенило. Богиня Фрейя, неужели ты наконец-то воспользовалась своим сейдом для вразумления этого смертного?
С последним именем в мою голову словно ворвался резкий луч прожектора. Фрейя! Вот я осёл! Какой же я осёл!!!
— А с ним можно иметь дело, — прокомментировал очередные прыжки моих мыслей голосок третьей посетительницы, которую называли Садб.
— Милая, хватит тебе уже развлекаться таким недостойным богини способом, — отозвалась Фрейя и обратилась ко мне: — Вижу, ты наконец-то начинаешь понимать, кто мы и как сюда попали...
Воистину она оправдывала все эпитеты в свой адрес, которыми её награждали в сагах: в то время как она была уверена, что я всё понял, у меня в голове был полный кавардак.
— Ну, не стесняйся же, — ободряюще проговорила Фрейя.
Я нервно сглотнул и начал:
— Светлая богиня, прости меня за моё невежество и скудоумие. Я действительно не ожидал, что буду почтён таким визитом. Но ведь я призывал всего лишь музу, чтобы она вдохновила меня на рассказ, нашептала слова пламенные и страстные... Пойми мою растерянность и не гневайся на меня.
— Если бы ты сочинял сейчас стихотворение во славу Афродиты, например, — вступила в разговор та, которую назвали Аойда, — тогда б тебя обязательно посетила Эрато. А для прозы у нас муз нет. Это — низкий жанр для музы, смертный.
— Прости тогда меня за вопрос, — обратился я к ней, — но кто ты? Я знаю только твоё имя, но не больше...
— Знать имя — это уже много, — отозвалась она. — Ты вот нам даже своего не называл. Хотя это и необязательно. Мы всегда знаем, к кому мы идём... Это неудивительно, что ты обо мне ничего не знаешь. Я не вхожу в священное число девяти, которых водит Дионис Мусагет и о которых говорил Пиэр из Македонии. Я старше их. И обо мне ...поведал миру только досточтимый Павсаний, и он называл меня Музой песни.
— Муза песни? — Я в очередной раз растерялся. —