Границы дозволенного

Николай поднялся с постели и, не спеша, пошел в ординаторскую.

— Входите, входите! — услышал он певучий голос Майи Михайловны, заглянув в приоткрытую дверь, — да закройте дверь на защелку, чтобы нам не помешали: я хочу поговорить с вами, что называется, тет-а-тет... Проходите, садитесь вот сюда, надеюсь, вам будет удобно. — Она указала на дальний от двери конец старого низкого дивана, усевшись на который, Николай провалился, чуть ли не до пола.

«Без посторонней помощи с этого дивана и не поднимешься, — подумалось ему, — зачем я ей понадобился?... Сама на нормальном стуле сидит».

Майя Михайловна сидела на «нормальном», хотя и довольно старом стуле, боком к столу, облокотившись на него правой рукой, как раз напротив дивана, на котором сейчас ерзал в мучениях Николай.

— Вас, кажется, зовут Николай Иванович? — оборвала она его размышления.

— С вашего разрешения, Игоревич.

— Да, да, простите мою ошибку, Николай Игоревич!

— Я что-то сегодня несколько рассеяна. Прошу вас, закуривайте, — она протянула ему распечатанную пачку «Салем».

— Спасибо, я только что покурил, — попытался слукавить Николай, в надежде хоть как-то сократить время визита.

— Фу, как невежливо отказывать даме, вы мне до сих пор казались таким галантным мужчиной!

— Извините! — польщенный, он уже с готовностью взял протянутую пачку.

— Мне тоже предложите, галантный мужчина!

— Да, конечно же, прошу Вас! — он протянул ей сигареты. «Ну, прямо какое-то состязание в светскости», — досадливо подумал он.

По натуре застенчивый, Николай испытывал почти физическое недомогание, общаясь с незнакомыми и малознакомыми женщинами, и тем оно было нестерпимей, чем привлекательней была женщина.

— Скажите, Николай Игоревич, я давно хотела спросить, что за бумажка висит там, над вашей кроватью?

— Это график моего выздоровления.

— ... О-о, как интересно! — приподняла она и без того высокие брови. — Вы ведь уже две недели лечитесь?

— У вас — две недели...

— Вы и до этого уже лечились?

— В поликлинике.

— Ну да, конечно... И что же, соответствует выздоровление вашему графику?

— Почти.

— Очень, очень любопытно! — заинтересованно произнесла она.

Николай сильно сомневался, что ей, такой блистательной женщине может быть любопытен как сам он, так и его дурацкий график, висящий над кроватью, но она была столь обворожительна, что хотелось внимать всему и веровать во все, что плавно вытекает из ее уст...

— Вы, очевидно, торопитесь выписаться?

— Тороплюсь, конечно... — Николай никак не мог понять, к чему она клонит. Он чувствовал, что очарован этой женщиной. Ему нравились и духи, которыми она всегда пользуется, и то, с каким вкусом она одевается, и ее манера держаться, гово-рить... И чем больше достоинств он находил в ней, тем более невзрачным казался сам себе и скованнее становился.

Конечно, поострить там, в палате, при всем больном честном народе, когда она ведет обход, — это у него получалось не так уж и плохо, но здесь, с ней наедине — совершенно другое дело. Да тут еще этот антикварный диван, сравнимый разве что с «прокрустовым», да Майя Михайловна сидит в такой близости, что когда пытаешься приподняться с дивана, чтобы стряхнуть