Гуси-лебеди. Часть 1

— Привет.

Негромкий мужской голос из-за спины будто вползает в мое сознание, разбившееся на осколки два дня назад. Я вцепляюсь в парапет так, что белеют костяшки пальцев. Морской ветер, обещающий перерасти в шторм, высушивает слезы, которые я не могу остановить.

Потому и прихожу сюда второй день подряд. Соль к соли, вода к воде. Мои слезы к морским брызгам. Хочу утопить горе, вот только плохо получается.

— Почему вы плачете?

Странный человек. Ну, плачет девушка, так пройди мимо. Что тебе до ее слез? Что тебе вообще до того, что ее самый родной человек сейчас лежит в холодной земле и черви грызут когда-то сильное тело? Но ответить надо, матушка всегда учила меня быть вежливой.

— Вы ошибаетесь. Я вовсе не плачу.

Он подходит тенью, едва различимой в сумраке набережной. Только рядом с моей рукой опускается мужская.

— Я редко ошибаюсь, милая девушка. И сейчас вижу, что вам очень плохо. У меня есть время, и я готов вас выслушать.

Очередной порыв ветра, и мои волосы едва ли не поднимаются над головой. Море гудит все громче; темно-серые волны будто сердятся то ли на меня, то ли на моего назойливого спутника. Откуда-то издали, от маяка, доносится тоскливый пароходный гудок.

— Вы психолог?

Чтобы задать этот вопрос, мне приходится повернуть голову. И сразу вспоминается лекция по истории религий:

«Основание первое — яспис; второе — сапфир; третье — рубин; четвертое — смарагд...»

Именно его — устаревшее название изумруда — я вспоминаю, когда в отблесках фонаря вижу глаза собеседника.

И кажется мне, что драгоценные камни, из которых были сделаны стены Иерусалима, рассыпались, и только зеленый изумруд остался здесь. Он поселился в глазах напротив и ярче света я никогда не видела.

Может — воображение. Или неестественный свет ртутного фонаря, играет в такую странную цветовую игру. Или мне просто хочется, чтобы у этого мужчины были такие зеленые глаза.

— Я не психолог, — отвечает он. — Я — архитектор. Но неужели для того, чтобы помочь человеку, надо быть психологом?

А я все смотрю на него. Да что там, просто неприлично глазею. Каштановые волосы, стянутые в хвост; тонкое лицо, чем-то напоминающее ястреба. И конечно, глаза. Два ярких изумруда, которые глядят, не моргая, в мое заплаканное лицо.

Холодные пальцы едва ощутимым касанием проходятся по моей щеке.

— В ваших зрачках поселилась смерть. У вас кто-то умер?

— Отец. Неделю назад.

— Сочувствую. Это — серьезная потеря.

Мне хочется крикнуть: «Я знаю». Мне давно хочется закричать, но при матушке я этого сделать не могла. Они сильно сдала после похорон, и почти все легло на мои плечи. Надо было быть сильной ради мамы.

Мужчина отворачивается к морю. Смотрит пристально на перекатывающиеся волны. Сейчас, в опускающейся темноте, не видны пятна нефти в заливе. Сейчас море прекрасно.

— Знаете, — продолжает его голос, — Мураками однажды сказал: когда долго смотришь на море, начинаешь скучать по людям. А когда долго смотришь на людей, начинаешь скучать по морю. Мой вам совет — смотрите на людей. Хотите, я отвезу вас домой?

Не дождавшись согласия, разворачивается и направляется