ещё раз... Я всё расскажу Марку!
Надо тут заметить, что до сего времени, я в общем-то редко, когда себе позволял на мать даже и голос-то поднять. Ну, во-первых, Майкл всегда мои попытки посягнуть на материнское доминирование надо мной всегда и бывало жёстко пресекал по первой же маминой жалобе. А во-вторых, всё-таки мать всегда в моём сердце была светлым идеальным образом ангела, на который, конечно, иногда дозволялось обидеться или озлиться, но в любом случае, максимум во что это выливалось, так это в пререкания с ней или недовольное ворчание под нос.
В следующий миг я ощутил, что меня в прямом смысле уже аж выворачивает наизнанку от бешенства. Да. Да. Меня трясло! Странно, я по жизни вообще-то редко испытываю такие бурные эмоции. Но, совершенно ясно, мамино сопротивление моей воли, мгновенно вывело меня из себя.
И это было что-то новенькое в моём отношении к маме. Как будто я отказывал ей в праве перечить мне.
Я молча запустил всю пятерню в её длинные влажные густые волосы, играючи смахнув полотенце с её головы, так что — мама от неожиданности обомлела, явно не в силах предположить такого моего кощунственного поступка к себе, — схватил её волосы в кулак и рывком потянул к себе.
Мне показалось, её глаза сейчас выскочат из орбит. Она вскрикнула от боли, а больше скорее всего от обиды, но зато послушно засеменила за мной, покорно пригибая голову, чтобы было не так больно.
В своей комнате, едва я её успел отпустить, как тут же звонкая пощёчина обожгла мою щёку.
— Как ты смеешь, так со мной обращаться?!, — ой-ой, ей очень хотелось выглядеть грозной и уверенной в себе, но голос предательски дрожал и прыгал. Понятное дело, по идее-то, чтобы она там не вытворяла, я не имел никакого права, как ни крути, так с ней обращаться. Всё-таки она мама, а я сын. Но эта её попытка удержать свой родительский авторитет в моих и в собственных глазах сдулась за пару секунд. В итоге, она даже не смогла удержаться, чтобы снова в страхе не попятиться от меня. Её лицо пошло красными пятнами, а на глазах опять наворачивались слёзы.
Моё сердце лупило, что паровой молот, отдаваясь мелкой дробью в висках. Я и сам не мог понять, чего это меня так раздухарило.
Я повернулся к ней спиной и медленно и осторожно запер дверь. На замок.
Когда я снова шагнул к ней... Хм... Не знаю, что сейчас было написано на моём лице. Но маменьку выражение моего лица явно не порадовало. Она в самом натуральном ужасе воззрилась на меня, тихо блея, что та самая жалкая бедная овечка и глупо хлопая глазами, должно быть пребывая в полном смятении. Но в любом случае, призвать на помощь отца она, разумеется, так и не решилась.
Я шёл на неё в полумраке комнаты. Она пятилась от меня. Впрочем, в тот самый момент, когда ей уже некуда отступать, она уткнулась аккуратно в