необходимости говорить, что это было совсем не то же самое, Дженни.
Последовало долгое молчание. Я слышал, как она тихо плачет. Я подождал, затем сказал:
— Увидимся завтра, дорогая, — и повесил трубку.
Я не злился. Умом я знал, что зол и что должен быть разгневанным, в ярости, готовым убить мою неверную суку жену. Во второй раз она взяла и растоптала мой счастливый брак! Я же должен хотеть убить ее, верно?
Но эти мысли не были связаны с моими чувствами. То, что я чувствовал, было грустью как за Дженни, так и за меня. Я не знал, почему Дженни трахнула Джорджа Атертона — или, судя по всему, почему она позволила ему трахнуть ее. Я представил, что это снова все от внимания — от ее потребности чувствовать себя любимой и привлекательной.
Но я знал, что теперь она глубоко и горько сожалела об этом, обвиняя себя (и это, конечно, правильно) в том, что раз и навсегда уничтожила свой счастливый брак. Учитывая боль, в которой она находилась, мне просто не хотелось накапливать свой гнев.
• • •
В понедельник я позвонил Барбаре Макдональд и попросил ее о встрече. Немного удивившись, услышав меня через такое долгое время, она сказала, что предпочла бы видеть нас вместе с Дженни.
— На самом деле я хотел бы прийти один, — сказал я. — Дженни опять мне изменила.
Она глубоко вздохнула.
— Брэд, мне так жаль это слышать.
Мы назначили встречу на конец недели.
В понедельник вечером Дженни встретила меня у дверей. Она была похожа на зомби — если зомби может быть потрясающе красивой. Она была бледной, с глубокими кругами под глазами. Она не уделяла много времени и внимания своему макияжу, и, судя по всему, в тот день не ходила на работу.
Мне было так трудно понять, что чувствовать. Должен ли я быть доволен? Хорошо, сука, страдай и умри, ты этого заслуживаешь? Или — это моя жена, страдающая здесь, и да, она сама навлекла это, но мне до сих пор грустно видеть ее такой несчастной? Или даже, черт с ней, мне грозит смерть брака, который значил для меня всего мира?
Мы сидели в гостиной. Казалось, она хотела начать. Глядя прямо перед собой, она сказала:
— Тебе не придется сегодня беспокоиться о водопроводе, Брэд, я вся в слезах. — После чего она с минуту сидела молча.
Вдруг она сказала:
— Я была идиоткой, Брэд... Я была гребаной идиоткой! — Использование ею ругательства поразило меня — это было совершенно для нее нехарактерно.
— Я уже это проходила, как уверена, ты можешь догадаться. Почему я сделала это, как я могла это сделать? С Джорджем Атертоном, этим напыщенным политическим скупердяем? Кстати, Брэд, группа женщин в собрании думает, что он — горячий мужик? Все знают, что он трахается на стороне, и до меня доходили слухи о том, какой он классный в постели. Какая фигня! — Ее голос превратился из апатичного в пылко издевательский, но затем снова стих.
— И записка, которую ты оставил мне, описывавшая выходные, которые ты