несколько месяцев я подумала, что он успокоился. Теперь было ясно, что раны Винса не зажили. Мои слова, прозвучавшие в ту ночь, вскрыли эту рану. Я должна был сообщить Винсу, что я изменилась. Времена изменились.
— Я — не плохой человек, Винс, — сказал я ему.
— Я знаю — это старое клише: «Ты — хороший человек, совершивший плохой поступок».
— Это было давно. Я знаю, что это не поможет, но тогда это была не я.
— Ну, я действительно хотел бы, чтобы тогда это был не я, но это был я.
Я думала, что смогу апеллировать к религиозной натуре Винса.
— Винс, каждое воскресенье я хожу с тобой в церковь. Разве ты не можешь простить и забыть?
Винс не изменил своей позиции.
— Речь идет не о прощении и забывании. Речь о доверии. Лиза, даже несмотря на то, что было между нами, здесь применима аналогия: «однажды укушенный вдвойне пуглив».
Пора посмотреть, смогу ли я спасти это состояние. Взять ситуацию под контроль. Поэтому я попыталась его успокоить.
— Хорошо, Винс, я понимаю. Мне это не нравится, но я понимаю. Думаю, это слишком много, чтобы просить, после всего что мы пережили. Но я не хочу терять то, что у меня есть с тобой и мальчиками. Пожалуйста, давай просто сохраним все в том же виде. Давай просто не будем усложнять.
Винс помолчал, прежде чем ответить, и я затаила дыхание.
— Ладно, Лиза, меня это устраивает.
Я с облегчением вздохнула. Я встала с кровати и пошла в ванную. Повернувшись, чтобы что-то сказать Винсу, я увидела, что он с вожделением смотрит мне в спину.
— Винс, — лукаво улыбнулась я ему, и он посмотрел мне в лицо, — я все еще оставляю за собой право устроить тебе засаду в душе.