Совращение женщин в советском продмаге

если они лохи, то что я тоже должен быть таким? Я не жадный, делюсь секретом, без проблем — хочешь бабу, бери её, любую. Не пресмыкайся перед ней, помни, что она всего лишь дырка, и она по-любому потечет под тобой и ноги раздвинет, только нажми, не жалей ее, не верь ей. Не верь, не бойся, не проси — это про бабу на самом деле, Семеныч!

Дядя Паша тяжело посмотрел Валерке в глаза и ничего не сказал. Валерка благоразумно перевел взгляд на дядю Яшу, который как раз разливал.

— Молодой он еще, Паша, — спокойно проговорил Бухман, — и был он молод, был он глуп, и не видал больших... проблем, — задумчиво процитировал Яков Моисеевич, крякнул, опрокинул стакан и утерся грязным рукавом. Его, сутулого, прибитого жизнью, как мне казалось тогда, старика, как ни странно, спиртное, делало более красноречивым, и иногда он выдавал мысли, которые, прям, хоть записывай.

— Женщина способна дать очень много, она способна дать всё, — спокойно изрек дядя Яша. — Вдохновение, понимание, дружбу, поддержку. Она способна дать любовь, детей. Только она способна создать семью, уют, дом, поскольку ей дан талант вить гнездо. А любовь, семья, дети, взаимопонимание, дом это и есть великий смысл.

Дядя Паша и дядя Яша замолчали, но Валерке не терпелось возразить:

— Ну да, блядь, сын, дерево, дом. Сколько можно тереть эту хуету.

— А ты Валера, видишь в женщине только дырку, — не слушая его, продолжил дядя Яша. — А значит, Валера, ты и способен получить от женщины только дырку. Женщина предлагает тебе больше, любовь, видишь, ребятишек даже от тебя рожают, но ты берешь только дырку, ты видишь только дырку. Значит, получишь ты в жизни только дырку. Дай Бог, чтобы жизнь твоя этой дыркой не накрылась.

— Ну давайте по одной и на боковую — примирительно сказал дядя Паша, смена наша закончилась.

Домой нам с Валеркой было по пути, он сначала молчал и шумно недовольно дышал, а потом у него вырвалось:

— Долбаный алканавт. Он то чего в жизни достиг? Его жизнь и накрылась дыркой, хотя у него сейчас и дырки то под рукой нет, да и не стоит, поди, давно. Философ хуев. Ты то чо молчишь, умник? Тебе то баб хочется, да ты робеешь, я ж вижу. На Наташку запал, да на Светку дрочишь — так?

Я даже не сразу понял, что он Светлану Игоревну назвал Светкой. Я молчал. Мне думалось, что в словах Бухмана было больше правды, но также я думал, что должна быть золотая середина, нельзя бросаться из крайности в крайность. Но я молчал, не было у меня за спиной жизненного опыта. И не было желания спорить с Валеркой.

— А хули тут меньжеваться? Хочешь бабу бери ее. Хочешь я на спор Светку выебу? Любую можно выебать, пойми. А это значит, что они всего лишь дырки, и я прав. Нехуй там искать, они ведутся на всякую шнягу. Ну на что спорим, что я всех