долга? За что?
Ленка то в мать, а вот Аня в кого?
— Ну похоть — это ты перебираешь. А так, то все верно. Рассчитаться за утро.
Она расхохоталась:
— Вот же засранка!
Мы помолчали. Не знаю, о чем думала Аня. А меня колотило откатом после пережитой нервотрепки.
— Знаешь! — прервала тишину она — я, наверное, очень плохая мать. Я люблю Алену, но, все же, если быть честной, перед самой собой. Если проанализировать что я чувствую сейчас...
Аня вскочила со стула, сделала несколько порывистых шагов в одну сторону, в другую, остановилась у меня за спиной.
— Даже не только сейчас, а вообще. По отношению к тебе, к ней, да и к себе...
Я обернулся, она стояла, обняв себя руками, на сомкнутых ресницах слез не было видно, но веки дрожали.
— Аня — потянулся я к ней
Распахнулись глаза. По лицу пробежала тень вымученной улыбки. Благодарный кивок за поддержку и шаг назад.
— Я боюсь. Понимаешь! — ладонь легла на горло, пытается продышаться — Я себя боюсь! Кем я стала!
Голос был тих, почти шепот, но в нем было столько эмоций, что, казалось, будто кричала.
— Аня, ты что говоришь?!
Я поднялся и шагнул к ней, чтобы прижать к себе и хоть как-то успокоить, но в грудь уперлась ладонь, сохраняя дистанцию между мной и любимой.
Пришлось остановиться. Миг, и, казалось бы, побежденные переживания нахлынули вновь. Застучало в ушах. Накатила тошнотная слабость.
— Я тебе неприятен?
— Что? — вздрогнула. Взгляд от травы под ногами перешел на меня. — Что ты. Нет! Не ты — я сама себе неприятна.
Горькая усмешка и вновь глаза смотрят в землю.
— Ну что ты вскочил? Сядь.
— Мне на тебя за спиной смотреть неудобно.
— Хорошо, и я тогда сяду.
Скрипнули стулья. Я потянулся к столу. Бутылка воды пощекотала ладонь выпускаемым газом, зажурчала вода.
Забавно, сколько может человек всего видеть. Я беру в руку стакан, в котором весело, обгоняя друг-дружку, несутся вверх пузырьки. Золотистые лучи вечернего солнца делают их похожими на вереницы бриллиантов. Мелких, но все же красивых, разноцветно-искристых. А зачем они бегут? С какой целью? Чтобы, ярко промчавшись, лопнуть на поверхности маленьким взрывом? Этот всплеск станет лишь мизерной частью звука с названием «шипение газировки в стакане». От одного пузырька, вроде бы ничего не зависит. И некоторые, будто бы, понимая, стараются прижаться к стенке, задержаться, продлить свой путь от появления до небытия. Модель человечества в стакане воды.
Вот что за бред мне в голову лезет в такие моменты?
Аня благодарно приняла стакан, в несколько жадных глотков его осушила, и, конечно, на последних облилась. Я держал наготове салфетку.
— Солнце, ты сейчас не здесь. Словно в трансе. Поговори уже со мной! Объясни!
Она сделала шумный вдох.
— Ладно, слушай. Я тебя ревновала. Дико, до воя навзрыд ревновала к Алене.
Извиняясь, пожала плечами.
— Знаешь как это страшно, гнать от себя нехорошие мысли? Вот когда ты точно знаешь, что любишь ее, что родная дочь, а тут лезет гадостная мыслишка: «А она молодая, а ты уже нет.