Джеймс Бонд

делать слесарям, схватил такси. Домой! Домой! И сразу в ванну. Чтоб чистым и отмытым предстать перед женой.

Но дома было пусто. Я включил воду в ванной, а сам пошел на кухню.

Интересно, где жена, должна быть сегодня выходной?

Раздалась трель звонка, я схватил трубку. В ответ молчание.

— Алло! Алло! Я слушаю, — прокричал я, но в ответ раздались лишь короткие гудки отбоя.

Довольно странно. Может что с телефоном? Я решил позвонить Игнату.

Тот сразу поднял трубку.

— Салют! Вернулся, бродяга? Рад слышать. Давай сегодня к нам на дачу, — он не давал вставить ни слова, — А у меня все хорошо. Ты представляешь? Эспэшник уже месяц нас не беспокоит. Не звонит, как с сердца отлегло. И Катюху месяц не зовет. Отстал! Победа!!! Вы как? Давай, сейчас Катюша выйдет из душа, и мы заскочим за вами... — я обещал подумать, и бросил трубку.

Так, Катя дома у себя. Ольга не с ней. И целый месяц. Месяц. А с кем же Ольга ездила еще полмесяца назад? Куда? К кому? Вопросы вылетали, как воздух из пробитой шины.

А для кого же мы так наряжались?

Я встал, прошел к шкафу и распахнул его. Первое, что бросилось в глаза, это то, что стопка белья Ольги как-то похудела. Я перевел взгляд вниз. В углу лежала горка капрона. Я наклонился. Чулки. Я взял один и развернул. Опять порвала. Я взял другой и этот был со стрелками, и третий, и четвертый, как будто кто-то сдирал их с нее когтями.

Сдирал?

Не может быть!

Я рылся в белье, выкидывая его из шкафа, замечая признаки поразившего меня открытия. Те самые, что я привозил последний раз, о, лифчик с порванной бретелькой, еще чулки, еще, а вот и порванные трусики. Мои любимые, ажурные.

Я встал, не зная, что и думать.

Мои раздумья прервал звук открываемых ключом дверей. Я поспешил в прихожую. В дверях стояла Оля.

Она прикрыла дверь, включила свет, и тут увидела меня. Застыла.

О, как божественна была она. Но несколько чужой. Я взглядом замечал детали: мы поменяли имидж, теперь у нас на голове была стрижка «под мальчика», она состригла свою косичку, убрав волосы сзади и с боков. А лифчик мы не носим, сквозь трикотаж водолазки призывно выделялись соски. А что у нас с чулками? Я приподнял подол плиссированной юбки. Оля не сопротивлялась, увидев за моей спиной кучу тряпок, что я выкинул из шкафа, заворожено глядя на нее.

Чулки на месте, но вот другая часть туалета отсутствовала напрочь. Она была совсем без трусиков, а то место, что они должны были прикрывать, блестело девственной чистотой — она была и там побрита.

— О, матерь Божья!

А посмотрел на Олю. Ее глаза, широко распахнутые, как небо, смотрели с ужасом на меня, а в них стояли слезы.

— Никитушка! Я не знаю, что тебе сказать. Не знаю. Знаю, простить не сможешь. Я не смогла. Какое-то наваждение. Я сама не понимаю, как это могло. И вот... — она опустила голову, — Никита.