Синий Додж-минивэн. Часть 2

Теперь понимаю. Я неуважительно относилась к тебе, так, как совершенно неприемлемо для любой жены. Я знала, что ты думаешь об идее меня с другим мужчиной, и не была довольна твоей позицией, и я просто пошла за твоей спиной. Нет никаких слов, которые я могу предложить, чтобы восполнить то, что я сделала. Нет ничего хуже, что я могла бы еще сделать с нами, и это — полностью моя вина. Я бы отдала все, что мне нужно, чтобы отменить это, но не могу. Все, что я могу сделать, это отдать себя на милость — и сказать тебе, что я понимаю, как ужасно я себя вела. Я умоляю тебя дать мне еще один шанс; и клянусь, что снова верну твое доверие и уважение, даже если мне понадобится двадцать лет. Просто, пожалуйста, дай мне шанс!

Я много плакала во время этого разговора, и мои слова звучали не так гладко, как я их написала. Дэнни ничего не говорил, пока не стало очевидно, что я закончила. Его лицо было спокойным и нейтральным, хотя прослушивание моей истории о свинговой вечеринке и романе с Мартином, должно быть, ранило его снова и снова.

Что было ужасно, так это то, что он не злился, не повышал голос. Все, что он сказал, получилось холодным и отстраненным:

— Спасибо, что рассказала мне эту историю, Эйлин. Было невесело это услышать, но я неделями задавался вопросом, что именно произошло? Однако я не понимаю, как прослушивание что-то меняет. Я понимаю, что ты сказала, и, возможно, я даже немного лучше понимаю теперь твое поведение, но это не отменяет того, что ты все равно пошла за моей спиной на ту вечеринку, ты все равно изменила мне, и соврала мне, и унижала меня, у тебя все еще был роман с этим мудаком. Я не переставал любить тебя, и я очень по тебе скучаю. Но не похоже, что что-то изменилось, по крайней мере, пока. Я все еще абсолютно зол на тебя, и я все еще не хочу тебя видеть рядом. Если ты думала, что этот разговор закончится тем, что я попрошу тебя вернуться домой, то можешь об этом забыть.

Все это было сказано так прозаически, что было пугающим. За шесть недель, с тех пор как он меня выгнал, его раскаленная добела ярость превратилась во что-то еще более страшное, что-то вроде непреклонной решимости.

Я поплакала еще немного, стараясь не шуметь. Наконец, я немного успокоилась и прошептала:

— По крайней мере, ты... подумаешь об этом?

Он долго и хладнокровно смотрел на меня, как будто я была каким-то неприятным объектом, неожиданно встретившимся на его пути. Затем он встал, чтобы поставить наши кофейные чашки в раковину. Не оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня, он сказал:

— Да, я подумаю об этом.

Это было явно мое увольнение. Мне удалось добраться до своей машины, не сломавшись полностью, но как только я села за руль, то просто потеряла