боль. Он был в угаре.
Меня словно подменили. Я понимал, что жену надо спасать, несмотря ни на что. Она мать моего сына, да и я хорош с этим пари. Заметавшись по комнате, я пробовал высадить дверь. Она даже не дрогнула. Схватив мобильник, начал судорожно набирать номер Сашки. Ответил он быстро.
— Что случилось?
— Саша, давай выпускай меня, ты далеко?
— Да нет, стою на крыльце, курю.
— Давай, родной, беги, открывай.
— Да что произошло...
— Вопросы потом. Скорей.
Через пару минут в замочной скважине заскрежетал ключ. Оттолкнув Сашку, я опрометью кинулся в зал. Во мне кипела ярость. Пробегая мимо Ольги, я схватил ее за волосы и скинул с проститутки, с которой она ласкалась. Игорю я заехал ногой в челюсть и, он, сильно ударившись об стенку, сразу обмяк, потеряв сознание. Подбежав к Николаю Ивановичу, обхватил его правой рукой за горло и сдернул со стола. Он стоял, чуть покачиваясь, и изумленно смотрел на меня.
— Сережа? Откуда?
— Ты что же творишь, гад? Кто тебе дал такое право?
— Да ты же и дал, Сережа, — пьяно усмехнувшись, ответил он. — Ты же бросил свою жену, а за это я обещал тебе, что возьму ее в попку. И я выполнил свое обещание.
— Сука ты, Коля. Недочеловек ты, — произнес я, со всей дури врезав ему по морде.
Он не удержался и упал. Из разбитого носа текла кровь. Я добавил еще пару ударов ногой ему по корпусу.
— Ты же понимаешь, Сережа, что тебе просто так это..
— Если меня хоть кто-нибудь тронет пальцем, я покажу кому надо записи твоих сделок. Думаю, этим заинтересуется не только прокуратура, но и твои «друзья». Мало тебе не покажется.
— Я готов купить твои записи. Сколько ты хочешь?
— Я ничего не хочу. Это мои гарантии. Но если ты хоть раз появишься на моем пути, сам подпишешь себе приговор.
Я взял на руки обессилившую Валю и понес ее в душевую. Глаза ее были закрыты, из-под век катились крупные слезы. Я поставил ее на ноги и включил теплую воду. Мы стояли под струями воды, крепко обнявшись — она обнаженной, а я одетый. Вода скрывала наши слезы. В первый раз я не стыдился этого.
— Сережа, ты прости меня...
— Я уже простил, родная.
А по лицу продолжали бить упругие струи воды...