В лицо резко полыхнуло бодрой зорей. Два солдата-постовых вяло сжимали и разжимали тяжелые веки. Всю ночь приходилось не смыкать глаз, ведь каждую минуту может настигнуть опасность. Особенно посреди ночи, в долгой недоброй темноте.
Из глубины улицы, на окраину деревушки летела, увеличиваясь в размерах черная точка.
— Штабные указания бегут, — с усмешкой сказал первый солдат.
Второй хмыкнул. Он подумал, что после долгой бессонной ночи ему скорее хочется дать своему товарищу в глаз, чем перешучиваться с ним. Он осекся, предчувствуя, что сегодня могут прийти плохие вести.
— Шустрый какой. Петька, что ли? — продолжал юморить первый солдат.
— Заткнись.
— Чего?
— Ничего.
Меж тем, точка постепенно превратилась в Петьку, действительно очень шустро перепрыгивавшего молодые лужицы.
— Ну чего тебе, Петр? — сонливо спросил второй солдат, когда Петька оказался совсем близко. — Рань-то, какая.
— Доброе утро, товарищи бойцы! — как всегда бодро поприветствовал их Петька.
— Доброе, — отозвались солдаты, в прочем, без особого энтузиазма.
— Я ж по делу бегу-то. Тут, Василий Иванович смену караульную пораньше назначил.
Оба солдата, несмотря на спящие зрачки оживленно переглянулись.
— Вот и бегу, — Петька не переставал улыбаться, — Ну, чего же вы стоите хмурые? Спать бегите, скорей. Или передумали?
Один из солдат облизнул обветренные, как старый папирус губы.
— А, как же винтовки? — спросил он, осматривая свое оружие, но Петька уже нетерпеливо махал руками.
— В избе передадите. Давай-давай.
Петька проводил бойцов отрешенным взглядом, а сам мыслями блуждал уже где-то совсем далеко. Недавно в дивизию пожаловал некто товарищ Фурманов, со своим многочисленным отрядом ткачей. Лица все сплошь молодые, плечи расправленные, глаза смотрят вперед и чуть-чуть выше. Красавцы, одним словом. Но, вот, что больше всего грело душу, так это то, что в отряде прибавилось девушек. Одна из них, ясноглазая Анька в этой тонюсенькой серой косынке, из-под которой нелепо выглядывали короткие густые волосы. Хотя, вот, ведь в чем вся «штука». И косынка ерундовая и волосы не уложены, вроде, а девушка все равно, как будто чистейший ангел, обутый в солдатские сапоги. Ну ничего не поделаешь с этим. Хоть сто старых тулупов на нее надень, а святое очарование все равно будет затмевать собой все нелепости и смешные недоразумения.
— Анька, — сладостно проговорил Петька, — Анюта... цветочек ты мой...
Петька помедлил, не зная, какой эпитет подобрать к слову «цветочек». Он уже прошел шагов десять мимо той избы в которой спала Анька, но какая-то волнительная мысль мелькнула в его голове и заставила вернуться.
— Анька, — повторил он, тихо и опасливо подкравшись к косому окошку.
— Доброе утречко, Петр.
Этот звонкий, как весенний лед, голос ни с чем нельзя было перепутать.
— Анька! — воскликнул Петька, резко обернувшись.
Анька приблизилась на полшага, вздернув изящную тонкую бровь.
— Неужто Петька Анечке доброго утра не пожелает? — продолжила она, подмигнув.
Петр сделал на встречу свои полшага, и от такой магнетизирующей близости сердце запросилось наружу. Он медленно двинулся ей навстречу, но тут Анька громко расхохоталась.
— Поглядите-ка! Ох и артист же! — сказала она, смахивая пальцем слезу.
Петька резко отшатнулся, недоуменно шевельнув ушами.
—