Петька и Анька пулеметчица

стал переходить в решительное наступление. Анька увидела, как он привстал и в одно движение ввел свой член в ее разгоряченное лоно. Лицо Аньки резко исказилось в неприятной гримасе.

— Ты дурак совсем? — вскрикнула она.

— Чего такое? — опешил Петька, замерев.

— Чего такое! — передразнила его Анька и, вдруг почувствовала себе невероятно глупо. Не выдержав, она захихикала; боль так же быстро исчезла, как и появилась.

Петька с секунду смотрел на нее недоуменно, а потом задумчивым тоном объявил:

— Надо же, Анька. Все-таки таинственная ты у меня барышня.

Анька с театральным мастерством изобразила утомление и с иронией в голосе обратилась к Петьке:

— Продолжай уже, что начал.

Петька с удовольствием продолжил. Он неумело быстро задвигал бедрами, подтягивая к себе Аньку за мягкие ягодицы. Ее нежные подтянутые груди покачивались в такт движениям, а руки, не зная куда себя деть, блуждали в траве, как белокожие змеи.

— Ммм, — снова простонала Анька. Ей было так хорошо, что трава под ней совсем исчезла, не говоря уже о холме, пулемете, а также, «красных» и «белых». И в этом мире зияющей безбрежной пустоты остались только Анька и Петька, со своим бесконечно огромным счастьем на двоих.

Внезапно, Анька потянула руки вперед и прижала Петьку так близко к себе, что ни чуть было не стукнулись носами. Пока его член входил во влажную щелку Аньки, их языки снова сплелись, играя друг с другом. Анька, вдруг, почувствовала, что мысли ее точно так же, как и их языки скользили одна об другую, путались, но в итоге, с хлопком исчезали где-то в чернеющей дали беспамятства.

Петька как-то часто задышал. Анька, с присущей всем женщинам невероятной проницательностью заметила это, отстранилась от члена Петьки и приблизилась к нему лицом. Еще каких-то пара секунд, и она успела бы обхватить его член губами, но сперма выстрелила раньше. Часть семени угодила Аньке на грудь, часть окропила волосы, и всего пара капель попали ей на губы.

Анька недовольно хмыкнула.

— Ты чего? — спросил Петька, переводя дыхание.

— Предупреждать надо, — ответила Анька с некоторым раздражением. — Как бы я потом с животом-то по «белым» стреляла?

Петька счастливо оскалился и приласкал ее.

— Да-а-а, Анька, — проговорил он, неестественно вытягивая гласные, — перебьем всех «белых», какая жизнь начнется!

Анька стремительными четкими движениями скинула его руку со своего плеча, встала и начала одеваться.

— А для этого, — сказала она тоном сказочницы, — ты научишь меня пользоваться этим пулеметом.

Петька снова улыбнулся.

К вечеру одна за другой зажигались свечи. Тонкое, чуть живое пламя покачивалось в них и трусливо вздрагивало от каждого неожиданного движения. Шаги уже давно притихли, и только тихий голос Петьки начинал тоскливую народную песню.

— Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормлен в неволе орел молодой!

Это был любимый напев Василия Ивановича. Чапаев сам часто долго слушал, блаженно прикрыв глаза, а потом, в один момент вливался в общий хор своим грохочущим голосом и придавал всему пению какой-то невероятный задушевный вес. Петька отчетливо помнил тот самый момент.

— Мы вольные