Ликвидация безграмотности

через маленькие ступни её ног. И положил второй трофей на стул у дивана.

Он взглянул на Наташу и обмер. Она сидела, повернув голову набок, и он видел, что она крепко зажмурила глаза. И ещё. Он видел, что она закусила зубами нижнюю губу. Словно ей было больно.

— Наташа, что с тобой, что? — испуганно спросил Сашка.

Она не реагировала.

— Наташа, ты что? Тебе плохо?

— Я боюсь. — прошептала она, повернулась к нему и их взгляды встретились.

— Чего ты боишься? — Сашка выдержал её взгляд.

— Этого боюсь, — её лицо стало пунцовым.

Сашка замер. Скорее машинально он продолжал гладить её ноги выше колен, сильное желание овладеть девочкой распирало его юную душу, но он ещё и любил её, он жалел её и теперь совсем не знал, что делать, что сказать.

Но неожиданно слова стали рождаться словно сами собой.

— Наташ, а у тебя ещё никого не было?

— А то ты не знаешь, — прошептала она тихо и как-то обиженно.

— Откуда я могу знать? Это ведь на лбу не написано.

— Написано.

— Значит, я не умею читать.

— Значит, не умеешь.

— А ты научи, если сама умеешь! Вот, к примеру, в вашем классе...

— Что?

— Ну, много девочек уже прошли через это?

— Откуда я знаю?

— А говоришь — умеешь читать.

— Про шестерых я просто знаю точно.

— И кто это?

— Не скажу. Зачем это тебе?

— И не надо. А пацаны? По ним тоже видно?

— Это тебе лучше знать.

— Наташ!

— Что?

— Сказать тебе?

— Что?

— У меня тоже ещё никого не было.

В комнате повисла тишина. Наташа погладила его по голове и произнесла:

— Пионерчик ты мой.

Сашка ничего не ответил, но эти слова почему-то запали ему в душу.

И, несмотря на такой, казалось бы, небывалый успех, несмотря на то, что им никто не мешал, и она сидела на его диване, а её штанишки лежали на стуле, то есть, там, под короткой юбкой, она была совершенно голая, так вот, несмотря на всё это, в тот день между ними так ничего и не случилось, они не миновали заветную грань, они остались такими какими и были: мальчик Саша и девочка Наташа.

Собственно, сказать, что ничего не случилось, будет тоже неправдой. Сашка прижал её к дивану, они жарко и жадно целовались, Наташа совсем раскраснелась, она лепетала что-то вроде «ну, перестань, ну, хватит».

Но Сашке жутко, сильно, страшно сказать, как сильно, хотелось овладеть ею. Он помнил Петькину науку, он задрал вверх, на живот, Наташину юбку, пальцами он трогал её там, внизу, поражаясь тому, какая она там влажная. Дикое, нестерпимое желание распирало его. Ему казалось, что он лопнет.

И опять мелькнула в возбуждённом мозгу Петькина наука: «Если она там влажная, то всё, вставляй без сомнений, она уже готова, она тоже хочет».

Смущало только одно. Необходимость раздеться самому. Он ещё никогда не раздевался перед девушкой. Вроде простое действие — расстегнул брюки, немного приспустил их и вперёд. Но вот тут-то он и спасовал.

Позорно спасовал.

Но если бы только