меня на две или три головы — ну, я ведь тогда был сущим карапетом, метр с кепкой. Одета она была в дорогую черную накидку, по которой струился золотистый поток волос, сверкающий, как голограмма. Лицо ее, каким я увидел его в тот момент, и сейчас стоит в глазах у меня: удлиненное, с тонким носом и большими печальными глазами, с маленьким, нежным ртом и густыми ресницами, такими пушистыми, что они казались тычинками какого-то невиданного цветка.
И грудь, и фигура ее... ну, вы понимаете меня. Она была самой настоящей сексбомбой, взрослой и цветущей, как на журналах, которые мы, мальчишки, бережно подбирали на мусорниках. От близости такого существа у меня перехватило дыхание.
Минуту или больше мы смотрели друг на друга. Затем она спросила: — Ну? Теперь все в порядке? — Зачем вы... зачем ты сделала это? — А что, не надо было? Лучше, чтобы тебя сожрали эти бульдоги? — Бульдоги? Какие такие бульдоги? — Не важно. Которые очень сильно кусаются. Садись.
Она мягко надавила мне на плечо, и я сел на койку, а она — напротив меня. От нее струился тонкий, щемящий аромат духов, и я вдруг понял, что от меня воняет мусорником. Я покраснел, а она сказала мне: — Просто я поняла, что тебе нужно лететь. ОЧЕНЬ нужно. Я правильно поняла? Вот и все. У меня как раз был лишний билет... — А как же твой... попутчик? Я же на его место?.. — Нет никакого попутчика. Просто я люблю летать одна, вот и все. Я купила всю каюту, а потом увидела тебя. Ты скажи лучше, как тебя зовут? Меня — Аннабель. Зови меня Анни... — А меня Горгодамбор! — гордо изрек я и, увидев, как вытянулось лицо Анни, поспешно добавил: — Зови меня Гор. — Ну, вот и познакомились, — улыбнулась Анни. — Здравствуй, Гор! — Привет, Анни! А почему ты вот так просто впустила меня? Ты же не знаешь меня! Вдруг я что-то плохое сделал, и убегаю? Вдруг я вор? Тебя могут посадить за то, что ты со мной? — затараторил я. — В самом деле, — почти серьезно сказала она, — вдруг у тебя за пазухой чемодан с бриллиантами?
Ее губы вдруг растянулись в улыбку, и мы оба прыснули.
— Просто я видела твое лицо. Еще там, в космопорте. Мне кажется, ты парень что надо. Не из тех, кто может делать всякие гадости. Может, я и ошибаюсь, — хотя вообще я редко ошибаюсь.
Она уже была моим кумиром, и я доверял ей, как никогда и никому, кроме мамы. Захлебываясь от благодарности, я рассказал ей свою заветную тайну — о живой воде, которая оживит моих родителей.
Анни слушала меня, и лицо ее делалось все печальнее. Дослушав меня до конца, она сказала, глядя мне в глаза: — Гор, тебя обманули. Нет никакой живой воды. Это сказка. — Нет! Ты врешь! — задохнулся я. — Не вру, Гор. Это тебе наврали. Нельзя оживить тех, кто умер. Я ЗНАЮ это. — Нет! Врешь! Я оживлю маму и папу!