таю в сладком сиропе...
Вдруг Анни приподнялась. Я открыл глаза — и увидел перед собой розовое тело, освещенное слабым светом, золотистый каскад волос, в котором играли отблески лампы, и глаза, большие и сумасшедшие...
— Волчонок!... Тебе нравится? — Да... — прошептал я. — Еще хочешь? — Хочууу!..
И Анни припала ко мне с новой силой. Она лизала меня, как кошка, бодала меня сиськами, постепенно забираясь на меня верхом. Я задыхался от блаженства...
Прошло минут пять — и мы лизались так, что койка ходила ходуном. Нам уже давно не было холодно. Лица наши были мокрыми: мы облизывали друг друга, как ошалевшие котята, распаляясь с каждой секундой, и обнимались до хруста в костях. Не соображая, что делаю, я хватал Анни за сиськи и мял их, а она подвывала, выгибала спину и закатывала глаза. Ее длинные ноги обхватывали меня, а я бессознательно вдавливался писюном в упругую плоть. Одеяла давно были на полу — а мы возились, тискались и катались по узкой койке, мучая друг друга буйными ласками...
Анни вдруг оседлала меня, и я почувствовал, как мой писюн провалился в сладкий сироп. Она хватила ртом воздух, сверкнула мне сумасшедшим взглядом — и снова прильнула ко мне, вылизывая мне губы и шепча — «волчонок, волчоночек, прости меня, прости, прости, прости...» С каждым «прости» она подпрыгивала на мне, насаживаясь все плотнее на мой писюн, а я бессознательно держал ее за бедра, вдавливая в себя.
Я едва понимал, что мы делаем. Тогда был всего год, как я стал засматриваться на девочек и мучить свой писюн, обложившись рваными журналами... Я никогда не думал, что ЭТО случится так скоро, и с такой женщиной, как Аннабель. Ее роскошное тело было тогда моим — и я ел его губами, лизал, тискал, терзал, мял, обнимал так же отчаянно, как и она меня. Но самое невероятное было ТАМ, в самых стыдных наших местах, где писюн обтекался нежной мякотью... Не прерывая ласк, Анни скакала на мне все яростнее, — а я обвил ей шею руками и присосался к ее губам. Ее язык вымывал мне рот сладкой патокой, и я тонул в ее волосах, шелковых, пахнущих духами...
Наши бедра двигались ритмично, слаженно, будто мы долго тренировались перед этим. Я даже не думал о том, что надо делать — все получалось само собой. Я чувствовал, как нас несет к какой-то пропасти, сладкой и страшной, и боялся ее — но деваться было некуда, Анни не давала мне ни секунды передышки, безумный ритм все ускорялся, язык ее все требовательнее проникал в меня... Помню, я успел подумать: как забавно мы смотримся со стороны — кричим, воем, хрюкаем, кусаемся...
И тут Анни пронзительно завизжала, глаза ее закатились — и мой мозг отключился. Нас обожгло единое солнце, и мы перестали быть людьми.
Сколько это длилось — не знаю. Наверное, вечность. Мы переселились в огонь, купались в нем, и он был холодным и сладким, как смертельная щекотка. Описывать бесполезно: в языке нет слов для ЭТОГО...
Когда все