на жёсткий диск, где накопилось изрядное количество материалов с участием строптивой жены.
«С днём рожденья, сын!» — треплет он волосы побледневшего Данила. Тот изо всех сил вжимается в мякоть дивана, пожирая глазами увлечённую Яну.
• • •
Чем целенаправленней становятся её усилия, тем настойчивей она повторяет про себя мысль о том, как дорог ей Данил, как она любит его, несмотря ни на что, и что всё это, если подумать, — сущий пустяк. Ерунда. В самом деле: их связывает гораздо более глубокая и важная связь. Для Данила Яна столь же невинна, как он для неё.
Эта мысль так увлекает Яну, что она не сразу осознаёт порочный автоматизм своих действий, их откровенную непринуждённость, возведённую в многолетнюю привычку. А когда осознаёт, её до кончиков пальцев охватывает гипертрофированная стыдливость.
Долго так продолжаться не может. Возбуждение нарастает. Чувство реальности вновь уступает место череде отдельных мгновений, вплавленных одно в другое жаром нездоровой страсти. Огонёк цифровой камеры смазывается, отступая на задний план...
• • •
Ещё одна причина, из-за которой Яна долго злилась — пароль от «нужных» папок уже давно был в распоряжнии Данила. Доверие доверием, говорила она, но ведь всему есть предел. Довольно обидно, когда твоё мнение никто не спрашивает — именно так поступил с ней Игорь. Он постоянно ссылался на разрыв поколений, оправдывался заботой о семейных ценностях.
— Ты же не хочешь, чтобы наш Данил погряз в смрадном ворохе интернет-содомии, утратив всякое представление о прелестях христианского брака?»
— Что-то сомневаюсь, что отцы церкви одобрили бы твой энтузиазм. Мог бы хотя бы не обманывать меня. Я ведь тоже как никак половинка этого брака.
• • •
Огонёк записи мигает. Яна, закрыв глаза, ощущает пульсацию у себя во рту: сердце Данила бьётся без устали. Для него каждая секунда происходящего претендует на то, чтобы стать вечностью. Ещё секунда и мощная судорога изгибает Данила в болезненном приступе. Яна сдвигает брови. Игорь узнаёт это выражение.
Он переводит глаз камеры на Данила. Тот сдавленно пыхтит, начинает даже тянуть жалостливое «ма-а-ам». Яна испуганно вздрагивает, раскрывает дрожащие озёра своих глаз, чтобы сойти с ума от содеянного: Данил изнывает от удовольствия, беспомощно преданный власти её рта.
Так проходит, наверное, секунд десять, если не меньше, после чего Яна, как ошпаренная, запрыгивает на Игоря, член которого попрежнему маячит сбоку. От неожиданности тот чуть не роняет камеру.
Яна не сводит слепого взгляда с охмелевшего от ласк Данила. Ей требуется не многим более десяти секунд, секунд сорок максимум, чтобы надорваться в неприличном стоне. Так быстро она не кончала никогда.
• • •
Данил никогда не рассматривал родителей в каком-либо «экстраординарном» качестве, поэтому испытывал диссонанс.
«Можно ли как-то оправдать сознательную фривольность по отношению к самому близкому и дорогому? Можно ли простить себя за неё?»
Для него мысли о преступной близости долгое время были навязчиво-отталкивающи. Да и сейчас постаётся нечто этакое... Однако теперь что-то случилось. Словно бы раз и навсегда законченный образ родительской фигуры — образ данный от рождения — дозрел до чего-то ещё. Возможно, это было нежелательное изменение. Да что там —
Инцест, Sexwife и Cuckold, Минет