Терапия для сына, и терапия для жены

преступная деформация. Но это произошло и теперь уже не кажется таким безумным, как в начале.

Поначалу Данил ожидал последствий. Даже более того — он предчувствовал их как фатальные. Но с какой стороны их ждать? Поведение родителей сбивало с толку. Могло ли быть так, что папа принуждалал маму? По-всей видимости так, но и тут есть нестыковки.

Да, мама отказывалась так уж явно идти на поводу — но это длилось многие месяцы. Поначалу ей даже не требовалось особых причин, чтобы уйти от неприятного или излишне откровенного разговора. И несмотря на это всего неделю назад они всей семьёй ходили в баню, и тогда ей не требовалось особых причин, чтобы присоединиться к папе в его насмешках над прячущим взгляд Данилом.

«Перестань стесняться, Данил! — говорила она, — не уж-то ещё не привык? Ладно, больше не буду тебя щекотать...»

Данил смущённо молчал. На короткое время родители становились сообщниками, а он — жертвой. Хотя, возможно, последовательность была другая... Возможно, Данил сам набивался в жертву. Такое тоже вполне возможно. Ведь подобное мама ощущает очень чутко. Это неким образом раззадоривает её материнский инстинкт, что и является брешью в её «обороне».

Хотя, с другой стороны, буквально вчера родители ругались прямо в присутствии Данила. («Ты совсем обнаглел?!» — кричала мама.) Причина прежняя — папа проявлял излишнее своеволие, совершенно принебрегая мамиными мнением и настроением, просто стягивал с неё трусы. И ведь было очевидно, что делает он это именно из-за присутствия Данила. Это вывело маму из себя, и папе-таки влетела пощёчина. Очевидно, ей требуется более подходящая обстановка, чтобы совсем уж игнорировать чувство приличия.

Данил выступал как бы соучастником: в своих спорах родители ссылались на него как на живое доказательство собствнных выводов, всякий раз разных. Впрочем, свои суждения он тоже высказывал, но они оказывались на удивление бесполезными. Ему не хватало наглости занять сторону папы, поскольку всегда уважал маму и бессознательно расчитывал на её одобрение. И хотя скабрезные мысли нет-нет да находили себе место, он старательно отрицал их, пока тот самый диссонанс не сломал его. Данил попросту утратил силы находиться в присутствии матери и при этом не замыкаться в себе.

Ровно до этого момента Яна принимала «всякое такое» в штыки. Она догадывалась, что муж на что-то подбивал Данила, благо, тот неизменно колебался, предпочитая оставаться в её глазах таким, каким она его всю жизнь любила. Однако Данил был всего лишь подростком, и время от времени она с неловкостью ощущала смутные подозрения.

В один из дней он ни с того, ни с сего он начал перед ней извиняться.

«В чём дело, Данил? Что случилось?»

Тогда-то Яна и осознала, сколь пагубным образом последние месяцы жизни сказывались на его душевном спокойствии — ныне беспокойствии. А более всего ужаснул Игорь: «заботливый» папочка сделал всё, чтобы вывести Данила из равновесия.

«Я не хотел, — скомканно мямлил Данил, — меня коробило при одной только мысли, но папа говорил, я всё равно равно или поздно обо всём этом узнаю, так что...»

Это было предательски