Вещи, которые просто скрыть

когда ладошками я пытался скрывать от неё мою «сардельку». Потом это и мне показалось глупым. При подмывании — стандартная процедура — она подсовывала под меня судно или специальный плоский тазик, направляла струю из чайника. Дело весьма рутинное, мне в моём положении вряд ли удалось бы выполнить его как следует. Но с её помощью всё получалось как нельзя лучше.

В определённый момент это «нельзя» угрожающе заскреблось на задворках сознания, вполне, впрочем, ощутимо. Тогда я и подумать не мог, что через какое-то время шутливая игривость в отношении моего детородного органа окажется некой колеёй, на которую мы съехали и по которой направились. И вот она привела нас в отдельный бокс платной больницы, в палату, где нашу повседневную возню никто не мог увидеть. Соответственно, никто и теперь не видел, как мама, усевшись на табуретку, склонилась над моей кроватью.

В первый раз вышло немного неуклюже: член в решающий момент выскользнул изо рта и забрызгал ей всё лицо, мощная струя попала даже на лоб. Видеть это было, мягко говоря... Объяснить охватившее меня чувство чрезвычайно сложно. Где-то рядом, в комнате, у окна или прямо у кровати невидимый цензор съехал с катушек. Он устал кричать «нельзя» и замолк, разглядвая усталое мамино лицо, забрызганное спермой. Лицо, о котором я решительно ничего не могу сказать, потому что слишком привык. Но возраст не та вещь, которую всегда просто скрыть. Даже телосложение выдаёт в ней довольно заурядную домохозяйку, каковой она, наверное, и является. Никогда об этом не думал. Тем более я не думал, что это так возбуждает.

Стояла оглушающая тишина, когда мама снимала трусики. Дверь она предусмотрительно закрыла на защёлку — такая роскошь в больницах доступна не всегда (и на то есть причины). Мой член в полувставшем состоянии почти достаёт до пупка. Мама пошутила, что он растёт у меня в качестве компенсации. Минут десять мы шептались. Очень необычно видеть её без одежды. Потом она осторожно забиралась на кровать и перекинула через меня ногу. Колени казались надёжной опорой. Матрас чуть промялся.

— Тебе не тяжело?

— Нет... нормально.

Кудрявые пушистые волоски у неё в промежности. «Не бойся... — слышу я, чувствуя головкой соприкосновение с ними. — Вот так...»

Член исчезает елё-еле, буквально по миллиметру, пока наконец не пропадает наполовину. Слишком жёсткий, он стремится застыть под острым углом, приходится крепко держать его, чтобы направить в нужном направлении. Потом остаётся всего треть.

— Аах...

Затем мир обретает своим фокусом мамины бёдра, её задницу, всё словно ползёт вверх, сообразуясь с её движениями. Меня окатывает чем-то непривычным, что я не сразу воспринимаю должным образом. Медленно, чтобы не потревожить мои ноги. Ощущение фантастическое. Ни одна полоска ткани не скрывает мамину наготу. Кожа на груди и плечах загорело-веснушчатая, полный живот, напротив, отдаёт молочной белизной, на нём с разоблачающей ясностью обозначилась пара пухлых валиков. Груди свисают по бокам, похожие на переполненные молоком мешки. В детстве мне так и казалось: у взрослых женщин там молоко.