ЧП домашнего масштаба (быль)

только к утру...

— Ну, что ты, сын! Я буду волноваться, — сказала мама, приголубливая фужер с катькиным вином, на что та ответила: «Да, пусть гуляют... Молодежь... А когда поженятся — гулять некогда будет»...

— Ты, как всегда права Катерина, вот только не ясно. Пять лет, как схоронила мужа и больше замуж не выходишь...

— А зачем мне муж? Лишняя обуза. Да и сейчас не найдешь трезвого мужика. Отдохну я от этих ратных дел еще годик, а там видно будет, — ответила вдова. Я помахал им рукой и закрыл за собой калитку.

Танцы, как всегда, для таких, как я, были на втором этаже водной станции, где мы танцевали, порой, с полненькими вдовушками, а на первом этаже курсанты терлись тазом о впалые животики своих белокурых и черноволосых красавиц. В полночь танцы закончились, и мы с Петькой взяли такси и погнали на мою Пластунскую улицу. У Катиных ворот я вышел, а Петька погнал дальше к своему дому. Я взялся за ручку калитки, и дверь очень легко открылось: «Ура! Нас тут ждут» — подумал я, входя во двор. Дверь в коридор дома тоже была слегка приоткрытой, и я, словно ночной вор, на цыпочках вошел в темную спальню, где с кровати мне прошептал дрогнувший голос: «Раздевайся. Вина хочешь?».

— Не откажусь, хозяйка медной горы. _ хихикнул я.

— Иди в коридор, помой руки, а я сейчас зажгу свечку, и мы посидим, Рембранд.

— Почему Рембранд? — не понял я.

— А картину над собой видишь?

— Нет! У тебя темно, как в лесу...

— Да будет свет! — сказала Екатерина и зажгла свечу. И я впервые увидел ее совершенно голой: толстые ляжки, огромные груди, торчащие в разные стороны, крупные розоватого цвета ягодицы и утонувший в животе пупок. Но лицо было прекрасным. Такого счастливого и доброго лица я у нее никогда не видел. Она присела рядом, наливая чай из самовара, и вино из трехлитрового бутылька... Она смотрела на меня такими влюбленными глазами, что я не выдержал, встал, подошел к ней, взялся за копну волос на затылке и опрокинул голову параллельно потолку, стал целовать в ее горячие, дрожавшие губы. Она тоже обхватила мою голову обеими руками и так придавила свои губы к моим, что я почувствовал ее зубки на своем языке:

— Я хочу тебя, мальчик, — шептала она, погрузив мою ладонь в свое тело ниже пупка. Ладошка тут же утонула в глубине ее тела. Я пошевелил пальчиками, она вздрогнула, схватила меня за запястье и стала бешено толкать ладонь туда-сюда с такой быстротой, что я был окончательно сбит с толку: «А что же ты оставишь мне?» — шевельнулось в мозгу. Кровать под нами стала ходить ходуном, Катя усекла это, быстро поменяла позу на цифры 69, впившись губами и щекоча языком моего «мальчика», а я чуть не задохнулся в ее широко открытыми вратами рая, которыми она терлась что было силы о мой нос и подбородок. Она