пришлось сесть к нему на колени и повторить все снова. Но в ответ он заявил, что раз я так считаю, то это значит, что я взрослею, и за это он меня поцелует. Он так и сделал, и одновременно потрогал мои груди! Он этого меня бросило в липкий жар, а коляску все время так сильно трясло, что я вся прижалась к нему, подпрыгивая у него на коленях, и почувствовала, как наливается моя грудь. Потом он спросил, нравится ли мне все это — и я ответила, что да, мне очень нравится. Тогда он сказал, что вскоре сделает мне еще приятнее. Потом он попробовал на вкус мой язык, — совсем так же, как я это делала с Сильвией и ее тетями! У меня закружилась голова, я поняла, что он все видел, и поэтому не смогла ему отказать. Ой, я столько целовалась сегодня, что у меня голова просто идет кругом от одной мысли об этом. Тетя Джейн говорила, что всегда, когда думаешь о шаловливых вещах, нужно играть со своей киской, что я сейчас и делаю.
Из дневника Филиппа
Надо мной довлеет проклятие женского пола — если, конечно, его до сих пор можно так называть. Они мне заявили, что отныне мне следует звать обеих моих сестер «Госпожа», и становиться на колени всякий раз, когда кто-нибудь из них заходит в мою комнату. К своему глубокому стыду, я именно так и поступаю, и при этом всякий раз моя голова сперва оказывается под юбкой у одной или у другой, а потом они болезненно сжимают мои уши своими бедрами. Теперь они всегда носят свои панталоны, и я часто замечаю, насколько они увлажняются, когда я оказываюсь в их плену.
— Держи лицо прямо и вдыхай запах, однако не лижи, — говорят они мне самым строгим тоном. Бессмысленно просить, молить — Боже, прости мне эти слова! — и уверять их, что я не хочу ни того, ни другого. Я даже начинаю находить какой-то странный непостижимый покой в том, как сжимают мое лицо эти полные бедра... И даже, увы, начинаю выражаться теми красочными выражениями, которые они заставляют меня использовать и описывать в моем романе.
В моем новом литературном произведении я не продвинулся далее второй главы, а то, что я нацарапал, было подвергнуто жестокой критике. К тому же они теперь читают мой дневник, и я лишен всякого права на уединение. Сейчас я обязан излагать на этих листах то, чего в других обстоятельствах никогда не решусь предать бумаге. Их панталоны источают смешанный запах мочи и мускуса, — тот самый, который всегда свойственен женщине, когда она «разогрета» — о, жуткая фраза, с такой легкостью слетевшая с моего языка и появившаяся из-под моего пера!
Когда я был мальчиком, то несколько раз слышал, как грубые парни употребляют слово «ебать». Сейчас это признание вырвали у меня мои сестры. Дейдр тоже весьма часто пользовалась этим словцом, когда входила в раж страсти — и