Шанс

думают, что она еще не такая старая?

— Не знаю, — сказала она, дернув плечом.

Воцарилось молчание. Девушка все так же сверлила его взглядом, затем развернулась и пошла с пляжа, держа сына под мышкой.

Липатов долго смотрел ей вслед. «Нет, походочка у тебя совсем не малявочья», думал он, «хоть и сиськи забыли вырасти, и бедрышки узкие, вон и на пузе шрам от кесарева... И талия худенькая, сквозь нее все видно... Но есть в тебе такое, отчего яйцам неспокойно, как в полнолуние. Черт, через три дня уезжаю... Нет, не будет мне покоя!»

Он встал, быстро собрал вещи и, выждав для верности время, пошел следом за ней.

Вечером ему удалось выследить, как она заняла столик на веранде кафе. Ребенок остался с бабушкой, на которую Липатов уже успел полюбоваться из-за кустов, и она была одна.

Подбежав к веранде, он принял скучающий вид, прошел мимо, но вдруг оглянувшись, картинно изобразил радость узнавания:

— О! Мать-героиня! Спасительница шляп и кепок! Свободно?

— Да.

— Что пьем? Коньяк, водка, самогон?

— Пьем? Что-нибудь.

— Ну, раз так, то... — ничуть не обескураженный Липатов подозвал официантку и заказал дорогое вино.

Двадцать минут прошли в его монологах. Девушка молча слушала, не отрываясь глядя на него.

Ее сине-зеленые глаза в вечернем свете стали серебристыми и чертовски красивыми, как кристаллы Сваровски. На ней были только зеленые плавки, купальник и серебристо-зеленый пляжный платок. Липатов отметил, что она накрашена, причем очень умело — не темными тенями, как обычно красятся, а светлыми, золотисто-медовыми, в тон освещению и цвету волос. «Ты не так проста, как кажешься», подумал он и сказал:

— А не прошвырнуться ли нам по парку? Проветрить наши скворечницы?

Она молча встала. Ее молчание немного напрягало Липатова, хоть он и предвкушал уже быструю победу.

Выйдя в безлюдную часть парка, Липатов вдруг обнял ее, не прекращая монолога. Она не сопротивлялась.

Это так удивило его, что он остановился.

— Что? — спросила она.

— Да ничего, — ответил тот. — Покладистая ты. С тобой приятно иметь дело. Облапил тебя, а ты молчишь. А если я с тебя купальник сниму — тоже будешь молчать?

Она молчала, и он расстегнул ей купальник, обнажив маленькие сисечки с широкими насосанными сосками.

— Ого! Кормишь рыцаря?

Ответа не было, и Липатов почувствовал, как теряет терпение:

— А если трусы спущу — заговоришь?

Сбросив купальник на землю, он рывком стянул с нее трусы. — Ножку подними... вторую... всë! Они тебе больше не нужны. — Он подобрал трусы с купальником и швырнул их в темноту. Ему хотелось делать глупости — чем дальше, тем сильней.

Она стояла перед ним голая, мерцающая в свете луны, прозрачная и текучая, как ртуть. Белые волосики пизды, выступающей вперед, блестели матовым блеском.

— И как такой большой рыцарь поместился в таком маленьком животике? — Липатов сделал последнюю попытку наладить общение — и, не преуспев в ней, сгреб молчунью в объятия.

Его распирало от возбуждения и злости. Девушка не противилась, и секундой спустя он уже целовал соленый рот, тут же ответивший ему, обжигался языком об ее язык, мял 

---

По принуждению, Потеря девственности, Случай

---

Вернуться назад