Шанс

и выкручивал ей соски, из которых ручьем хлынуло молоко... Ему еще не приходилось ласкать кормящих мам, и он переполнился какой-то особенной похотью, горько-сладкой, как рябина. «Видно, мужа нет, или моряк, или черт знает, что с ним... вот и хочет девочка секса, как кошка. Молоденькая ведь совсем, хорошо, если школу кончила...», думал он, высасывая сладкое молоко из ее грудей. Это возбуждало его до дрожи в коленях.

— Давай-ка раком, — хрипло сказал он, решив не церемониться.

— Не раком, а на четвереньки, — поправила его девушка, опускаясь на траву.

— Ну, на четвереньки, — согласился Липатов.

Ему было не до терминологии: он так хотел ебаться, что плюнул на безопасность и уткнулся в девочку голым хуем, стараясь не думать ни о чем плохом. Пизда была мокрой, хоть выкручивай. «Ай, изголодалась кошечка!» — радовался он, с наслаждением вталкиваясь в скользкую щель, обтекшую хуй влажным чулком.

— Где наши сисечки? Вот они... — Липатов нащупал соски, мокрые от молока, скрутил их — и принялся напористо ебать юную маму, с наслаждением шлепая яйцами по ее мохнатке.

Легкость победы смутила его, и ему хотелось доставить девочке максимум удовольствия. Девочка идеально ловила ритм, и очень скоро он ощутил то самое неуловимое единство тел, какое испытал когда-то в этом парке. Его хуй никогда еще не был таким твердым и ебучим, и девочка скулила навзрыд, когда Липатов проебывал ее до матки, и потом выходил с чавканьем наружу, чтобы нырять в раскаленное нутро снова и снова. Когда он впился рукой, вымазанной в молоке, в ее пизду — девочка выгнулась, подбросилась вверх, разорвалась хрипом, и он резко насадил скачущие бедра на себя, чтобы она кончила с колом в потрохах, и сам хрипел с ней в унисон, сгорая в огне сросшейся плоти...

— Почему вы тогда ушли?

Они лежали на траве. Над ними вздымалось небо с холодными белыми звездами.

Вначале Липатов не понял.

— Что? — переспросил он, внезапно холодея.

— Почему ушли тогда? Лысых не любите?

Он молчал, вжимаясь в землю.

— Брили меня потому, что лейкемию лечили. Меня вообще хоронить хотели. Но вылечили зачем-то... Густик здорово помог... то есть роды.

— Густик? — чужим голосом отозвался Липатов.

— Я его так назвала: Август. Потому что ведь мы с вами в августе это самое... А теперь прощайте.

— Что?!

— Как вы ушли, так и я сейчас уйду.

— Подожди, — он схватил ее за ногу. — Я знаю, где ты живешь.

— Ну и что? Я с мамой, папой. Хотите с ними познакомиться?

Прежде чем озадаченный Липатов раскрыл рот, она ловко вывернулась, вскочила и убежала. Голышом.

Липатов с трудом встал, постоял на месте, затем пошел вслед за ней, преоделевая звон в ушах.

Ее не было видно, и он уже вышел к самому домику, когда услышал ее голос:

— Пап, отвернись! Я тут голая купалась, и представляешь — кто-то одежду спер. Пришлось вот такой вот красивой ...идти...

Из домика донеслись охи и причитания. Выругавшись, Липатов побрел домой.

Ему не удалось заснуть, несмотря на секс перед сном, и впервые