Если сильно захотеть — всё получится

далеко.

И когда она сидела, окунув ноги в воду, и не шевелилась, он долго стоял поодаль. Он и подойти боялся — и уйти, уже не мог.

Страх исчез, когда он увидел её напуганные его присутствием глаза. В них, как в зеркале, он видел тоску — свою тоску, до боли знакомую, сто раз пережитую.

Он не спрашивал, хочет она или нет. Он вообще не о чём её не спрашивал. Он повалил её на спину, и вгрызся в её рот. Он не боялся напугать её, или отпугнуть. Ждать так долго, и спрашивать позволения было уже слишком глупо.

Она билась под ним, когда он исследовал её шею, и когда снимал блузу и подкрадывался к груди. Она плакала и улыбалась, когда он мял и трепал её, и ласкал, и был жестоким и нежным — одновременно. И когда он вошёл в неё, и она вспыхнула и взорвалась, море тихо заскулило вместе с ней.

Он ждал, что всё будет быстрым, нет — молниеносным. Но он трогал её, и всё двигался и никак не мог закончить, остановится.

Он нежничал, и старался не слишком давить на неё, и поднимался над ней на руках. Тогда он видел два упругих полушарий груди, и длинную, очень тонкую шею, и закусанную нижнюю губу.

Потом она просила — «Не смотри на меня», и он нырял в неё с головой, и начинал двигаться быстрее и сильнее, изнывая от желания сожрать её всю, сию секунду, чтобы никому, никогда больше не досталась.

Он не думал о том, заканчивать в неё или нет. Всё было естественно и понятно.

Он знал — будет дочка. Будет дом. Будет утро, и она сонная — рядом. И может быть, однажды, он расскажет внуку сказку о том, как так долго и мучительно он ждал его — своё счастье.