куда-то, и там завис между небом и землей, искря, как провод под дождем. — Аааа, ааа, — выла она, оседлав Вадима Борисыча, и скакала на нем, как ребенок на лошадке.
Где-то сбоку из телевизора орал Галкин...
• • •
Он орал и через час.
Никто не обращал на него внимания. В постели, измятой и переколоченной, как после бомбежки, лежали две фигуры.
— Гош?
— Мммм?
— А как же мама?
— Мммм...
— Злиться будет... волноваться... Надо позвонить...
— Угууу... — мычала Гоар, не двигаясь с места.
— Гош?
— Дааа, — счастливо вздыхала та.
— Гош... Я спрошу у тебя одну вещь, а ты скажи мне правду, ладно? Я не буду тебя осуждать... Ладно, Гош?
— Ладно, — помолчав, отозвалась Гоар.
— Ты... обслуживала мужчин? У тебя их было... много, да?
Гоар молчала. Потом все-таки сказала:
— Да.
— Это и была твоя работа в Ереване? Остальное ты придумала?
— Да...
— Ты... сколько у тебя было мужчин?
— Много, — сказала Гоар.
Какое-то время они молчали, и было слышно только Галкина. Потом Вадим Борисыч сказал:
— Это все осталось в прошлом. В старом году. Правда, Гоар?
— Не знаю.
— Как не знаешь?
— У старого года длинный хвост, вы сами говорили. Но...
— Что?
— Теперь я могу... теперь у меня есть, для чего...
Она не договорила. Ей было трудно говорить.
Что есть? — хотел спросить Вадим Борисыч.
Но не спросил, а вместо того подполз к ней и обнял ее так крепко, будто собирался никогда не выпускать из объятий.
Случай, Традиционно, Романтика