Ого! Пять веков... И никто Вас не видит?
— Почему ж никто? Ты же вот, например, видишь?
— Вижу... А почему Вы решили мне вдруг показаться?
— Говорю ж — приглядываю я за тобой...
— Как это приглядываете?..
— Ясно как! Как за бабкой и прабабкой твоими приглядывал. И за мамкой твоей тоже, пока молодая была...
— То есть, следите, чтобы мы не натворили чего? Или что?..
— Ну, да... И вы сами чтоб не учудили чего неладного, и чтоб вас никто не обидел. А ирод-то этот совсем распоясался! Я ж давно хотел его со свету сжить, да всё матрю твою жалел. Тяжело ей было одной тебя на ноги-то подымать, вот и думал, пущай помогает...
— А сегодня что же, убили его совсем, что ли?!
— Да ну!... Какой там! К утру оклемается, будет как новенький! Тьфу!!! Ух, я бы ему... да за такое!..
Старик ворчал, и тем временем последняя рана на попке у Маши окончательно затянулась. Обе её пухлые булочки снова засветились здоровьем и молодостью. С деловым видом он вытер с них остатки воды рукавом, а затем раздвинул и принялся разглядывать туго сжатое колечко, легонько поглаживая и щекоча кончиками пальцев две белые половинки.
— Вот за что, спрашивается, он сегодня меня так выпорол?! Я ж ничего такого... Говорила ему, что мы просто гуляли, а он... — Маша тихонько захныкала от обиды, она и не думала сейчас возражать против такого осмотра своего многострадального задика.
— Так ведь я ж и так знаю, что не за что тебя было пороть! Девка ты хорошая, добрая, честная, не гулящая, работящая, и мамку свою вон как любишь!..
— Мамку свою я очень люблю, да!..
Наслюнявленный палец ушлого старичка тем временем стал крутиться вокруг сжатого колечка, чуть надавливать на него и настойчиво проситься внутрь девичьей попы. Маша никак такого не ожидала, но не смела, да и не хотела возражать. Ей сейчас было так хорошо и приятно, и она послушно расслабила попочку.
— Вот и за что ж он так твою попоньку-то, а? Такую девку не батогами сечь, не ремнями пороть, а ласкать да голубить надобно...
Палец домового полностью нырнул в Машину тугую заднюю дырочку. Он извивался и крутился там, лаская нежную и тёплую плоть девичьего естества. Девочка млела от такой неожиданно приятной и совершенно новой для неё ласки и невольно выпячивала свой голенький бесстыжий задик навстречу анальным проникновениям.
— И мамка твоя тоже в молодости правильной девкой была: не блудила, не ленилась, зла никому не делала, а наоборот всем помогала... Так что ж ты думаешь, ей ведь тоже частенько доставалось!
— А ей-то от кого? — Спросила Маша заплетающимся языком.
— Ууу... да мало ль, от кого! Отец, к примеру, ейный — дед твой — хоть и родной, да дюже суров с нею был! Нет-нет, да всыплет ей по голой попе ремнём... а то и крапивой! А жалеть-то кому? Токма домовые невинно обиженных и жалеют!... Да...
— Так Вы и