Весенняя авантюра

одела трусики прямо на покрашенную попу и пошла в них в туалет. А там — сняла наклейку. В белых кружевных трусах на голубом теле она смотрелась, надо сказать, умопомрачительно:) там была куча зеркал, и Дася в этом убедилась лично:).

Пока ее не было, Гоша наделал ей кучу комплиментов — видно было, что Даська зацепила беднягу, — а потом вдруг говорит:

— А ты что, не ревнуешь, что твою жену вот так вот, голую, все видят, а я еще и трогаю ее везде?

Ну, я сказал ему, что просто доверяю Даше, и потому совсем не ревную. А потом попросил его дорисовать на Даськиной киске то, что было на наклейке. Гоша слегка обалдел, но быстро «проникся», и глаза загорелись.

Тут она как раз вернулась. Мы ей говорим: «снимай трусы». В комнате — полно народу...

Глазищи — на пол-лица, и губки ...набеленные приоткрылись. Объяснили ей, зачем... я, честно говоря, не верил, что она пойдет на это, — но она отошла в уголок, стащила трусы, присела на стул — и глядит на нас. Гоша засуетился, начал собирать краски (они у него уже сложены были), стал ронять все... Наконец подошел к ней, говорит — «раздвинь ножки»... Она раздвинула, но самую чуточку. Взглянула себе ТУДА — и сжала обратно. Мы поняли, что на глазах у людей это невозможно: Дашина киска так бесстыдно розовела на фоне покрашенного тела, что это было бы полным развратом.

Я говорю: «Не, ну так нельзя: надо, чтобы картина была доведена до совершенства». Мы стали думать, где бы уединиться. Вначале думали о туалетах — чтоб затащить ее в кабинку, пока никого нет, — но я бы туда не поместился, и мне это не понравилось: оставлять их наедине с Гошей в такой момент... Тогда я вспомнил, что видел запасную лестницу, прокуренную до чертиков — ей, видно, пользовались только как курилкой. Дашка, отойдя в уголок, снова натянула трусы, и мы пошли туда.

Гоша снова два часа краски собирал... Народу становилось заметно меньше, и мы боялись, что нас начнут выгонять и застанут за таким делом. На лестнице никого не было, и Гоша стал оперативно раскладывать краски. Даша медлила — не снимала трусы; наконец я сам стянул их с нее. Нашу модель усадили на ступеньки лестницы, и она, зажмурившись, распахнула ножки. Киска ее здорово блестела...

Я до самого конца не верил, что она сделает это. Когда я воочию, собственными глазами увидел ее влажное лоно, распахнутое для Гоши — сердце ухнуло... Потом я узнал, что она до бодиарта оголялась прямо на глазах у Гоши, — сняла под его взглядом лифчик, потом он попросил снять трусы, а она-то не знала, что можно оставаться в них — сняла и трусы, думала, мол — раз головой в омут, так уж совсем... И он лепил ей на киску эту клейкую ленту, на глазах у всех (там была толкотня, веселая и захватывающая) — а она, голая, раздвигала для него ножки. И все — эдаким неожиданным ударом по нервам! пять минут