вдруг захлебнулась хмельным восторгом кружения. Теплая рука властно обняла ее, почти голую — без трусов, без белья, в одном только чужом платье, — и Катька чувствовала крепкое тепло сквозь ткань...
— Что это у вас? Книжка? Мокрая? От слез? — Волшебная, с заклинаниями. Будете плохо себя вести — превращу в жабу. — Лучше в черепаху: они живут дольше... Так как, вы говорите, вас зовут? Маруся? Хавронья? Дина? — Диной зовут не меня, а кошку моей соседки... — А все-таки? — Все-таки? Ну, допустим, Адель... — Адель? А это, допустим, не ваш блог в ЖЖ — «Канители из Адели»? — К чему лукавить? Допустим, мой... — Ааабалдеть! А вы не помните там такого, допустим, Челкаша? Который вечно каки пишет, а вы его — по сусалам, по сусалам? — Вы что, хотите сказать, что... — Что здесь произошла встреча братьев по разуму! Искусственному! То бишь сетевому! За это надо выпить! — Прямо сейчас? Не поперхнетесь? — А вы что, мерзавчик коньячка припрятали в лифчике? — У меня нет ни мерзавчика, ни лифчика... («Боже, что я несу?»)___*Челкаш — персонаж одноименного рассказа Горького. — прим. авт.
Он не отлипал от Катьки: по окончанию тура утащил ее танцевать снова, потом снова, снова и снова... Ее щеки раскраснелись, как у матрешки. Штраус сменялся Чайковским, Чайковский Прокофьевым, Прокофьев «Амурскими волнами», «Волны» — снова Штраусом... Вокруг слышалось:
— Ё-моё!.. — Очень приятно, капец просто!.. — Как изысканно, бляха-муха!.. — Такой бал, я ваще фигею! — Глянь, как на Катьку нашу похожа! — донесся откуда-то Марькин голос. — Только эта красапета, а Катька наша... — Ну уж прям красапета! Она кавайная, но с такими сиськами дома надо сидеть... — Внимание! Для прекрасных участниц бала — цветы от господина Вьюнкова, президента фирмы «Травиата». «Травиата» — это спокойствие вашего желудка!.. — Я обожаю Чайковского, и еще Лепса! Когда они звучат, я вся такая охваченная...
Голоса, музыка, сверкающие люстры, наряды, лица, прически слились в пестрый бездонный сумбур, гудевший в голове.
— ... Слушай!... А давай слиняем отсюда нахрен! А? Идем в белые ночи! К набережной! — сказал Хозя, когда они, усталые, опьяневшие, стояли за фуршетным столом и жевали, что попало под руку.
Катька уже успела пообщаться с жюри, забросать их шпильками остроумия, которые сыпались из нее неуправляемым потоком, и выдуть два фужера шампанского. Вино пилось легко, как спрайт, и зеленые Катькины глаза горели сумасшедшинкой.
— Давай! Но ты же тут вроде как на работе? — Вроде как. Да плевал я!... Пошли. Давай, Адель-Канитель, не бойся, ты со мной... — он вывел Катьку из-за стола, не глядя ни на кого, и потащил ее к выходу.