Мила

тихонько попросила — ещё так сделай.

Я сосал её мочку уха, покусывая вместе с сережкой в ухе. Вообще это было прикольно, когда сережка касалась зубов, издавая чуть слышный звук и этот звук очень нравился дочери. Покусывая и посасывая её мочку, я пролез рукой под трусики, уже спереди и провел пальчиком по губкам дочери. Палец легко скользил даже между её сжатых ног, настолько там все было мокро.

Просунул палец в её дырочку, насколько это было возможно и немного потрахал её пальцем, затем стал подушечкой ласкать клитор, покручивая и просто водя по мокрым губкам. Мила вдруг тихо простонала, затряслась, часто и прерывисто задышала, просунула свою руку, зажав там мою и тихонько постанывая стала кончать. Я засунул палец в её дырочку и тихонько там шевелил им, дожидаясь, когда она перестанет подрагивать. Как только она прекратила вздрагивать и ослабила давление на мою руку, я тут же снова стал массировать ей клитор и все повторилось. Рука была зажата и попискивая и вздрагивая, девочка кончала, а я засовывал свое палец ей в дырочку и пошевеливая им там, ждал, когда можно будет повторить. Так я проделал несколько раз, пока она тихо и жалобно не попросила — Пусик, я сейчас умру же. Не издевайся надо мной — Она вытащила рукой мою руку, положила её себе на грудь, прижалась попкой ко мне и так лежала. Потом повернулась ко мне, чмокнула меня в уголок губ, поднялась и ушла в ванную. А я пошел на кухню, взял там салфетку и передернул свой затвор, обильно кончив в салфетку. Это уже было обычным делом, после полежалок с дочерью.

Потом мы могли куда нибудь сходить или она сама куда нибудь собиралась.

Однажды вечером, когда жена пришла с работы и мы ужинали, болтая о чем нибудь или обсуждая что нибудь, жена прильнула ко мне и нежно поцеловала меня в губы. И я увидел взгляд дочери в этот момент. Она быстро отвернулась, но я заметил, как она посмотрела. Это была ревность. Ревность к матери. И вот после этого вечера, Мила начала красить ногти на ногах на кухне, после ванны, в халатике на голое тело и я обязательно при этом присутствовал. У Милы уже был Леша, но ничего не изменилось. Она так же приходила ко мне, просила обнять, пожалеть, и добавилось в нашу игру, покусать ушко. Она уже не одевала под халат нижнее бельё, вернее она приходила с кухни, после педикюра и ложилась ко мне — Пусик, я же твоя самая лучшая девочка, да? — жалобно игриво спрашивала дочь, прижимаясь ко мне и ложа мою ладонь себе на грудь под халатиком.

— Ну конечно — прижимая и целуя её в шейку, поддакивал я и начиналась игра, после которой мои яйца звенели от напряжения и после окончания которой я шел на кухню и вздрачивал в салфетку, пока дочь была в ванной. А потом она спокойно шла к своему Леше.

Вчера