Побочный эффект

тебя ведь нет такого ощущения? Но... разве статистика — по одному объекту каждого пола? Хотя результат воодушевляет.

— Анечка, ты гений! Давай за твой успех! — они чокнулись и сделали по глоточку.

— Дима, здесь ещё работы непочатый край. А идей у меня много.

— Не сомневался! Иначе не взял бы тебя на работу. Так что за идеи?

— Возьми ту коробочку, — попросила Анна, указывая на шкатулку, инкрустированную узором в виде критской волны. Голый по пояс Ольховский — в рубашке с распущенным галстуком — прошёл до ниши в стене, где покоился ящичек из ценных пород дерева. Хозяйка дома, улыбаясь, проводила его взглядом, сосредоточенным на полуопавшем мясистом члене, свисающем из-под подола. Протянутую шкатулку отвела рукой:

— Открывай, открывай.

Дмитрий нажал кнопку на боковой стенке. С мягким щелчком откинулась крышка. В пронумерованных гнёздах стояли запаянные ампулы.

— Давай попробуем... — Деева задумалась, — номера четыре и семь.

— А какого воздействия ты ожидаешь?

Она поднесла к губам бокал, пригубила и, глядя сквозь стекло, ответила:

— Если скажу, будет неинтересно. Попробуй сам определить эффект. Вылей в коньяк.

— А тебе?

— Не доверяешь? И мне, конечно! — она протянула свой бокал.

Дмитрий отлил ей половину зелья и провозгласил шутливый тост за передовую науку, раздвигающую горизонты сексуального наслаждения. Дружно выпили...

— На вкус коньяка не повлияло, — усмехнулся он. — А на нас когда повлияет?

— Через сто двадцать секунд... Кстати, эта комбинация должна заодно повысить толерантность.

Минуты волнительного ожидания Ольховский заполнил рассказами о студенческих проделках. Потом замолчал, прислушиваясь к себе, и констатировал с иронией:

— Итак, моя Афродита! Факир был пьян, и фокус не удался! Да, не каждый день свершаются великие открытия...

Действительно, ничего в его ощущениях не изменилось.

Он сидел рядом с раскинувшейся на ложе Анейей. Её короткий дорийский хитон сбился вбок и не скрывал ни роскошную грудь, ни темнеющую впадину пупка. Гладко выбритая промежность и набухшие лепестки не остывшей от прежнего, но уже приоткрывшейся навстречу новому наслаждению орхидеи манили взор. Из глубин божественного цветка сочилась сперма. Одна нога женщины свисала с ложа, а другая была закинута на спинку. Своё одеяние, богато украшенное аппликациями из золотой фольги, Деметриос сбросил на пол.


Рядом застыл темнокожий раб-нубиец, принесший вино и сладости. Обеими руками слуга держал серебряный поднос. Неподшитый подол короткого хитона спереди сильно топорщился, ибо юноша узрел прелести госпожи и обонял возбуждающий аромат недавнего совокупления.

Принимая у нубийца мастос* с густым критским вином, Деметриос отпустил щелчок по оттопырившему ткань члену.

— Невыдержанные у тебя рабы, прекрасноокая, — с усмешкой попенял он Анейе. — Что значит дом без твёрдой руки... Распустила ты их, женщина!

— О, не будь так строг, любимый, ко мне и к юноше-девственнику. Этот новый раб, стоивший мне целую мину золотом, весьма искусен.

— Юн, но уже искусен? Интересно, в чём?

— В увеселении. Он меткий стрелок!

— Ты доверяешь оружие рабу? Безумная женщина!

— Что ты, любимый! Мы обходимся без оружия, — рассмеялась Анейя. — Смотри и веселись! Тха, порадуй господина своим умением, — велела она нубийцу.

Раб опустил поднос на мозаичный пол