Неприкасаемая

с ней бесились вдвоем, все было легко и непринужденно. Я не боялась случайно задеть ее грудь, или в порыве страсти приласкать ее влажную плоть, пока она трахала меня пальцами. Ей это нравилось, как и мне. Мы любили прижиматься друг к другу, и смотреть, как моя грудь скользит по ее соскам, а потом целоваться. С Олей все это было нельзя. А я этого хотела, очень. Я хотела близости, полноценной близости с любимой. Она отказывала раз за разом. На все мои робкие попытки заговорить об этом, она отвечала:

— Разве тебе плохо со мной?

Мне было хорошо, очень и очень хорошо. Но я хотела ее полностью, а она оставалась для меня недоступной. Нет, у меня не было потребности овладевать девушкой, чувствовать себя альфа-самкой или что-то подобное. Мне нравилось быть пассивной, нравилось отдаваться ей, растворяться в ее сильных руках. Но я хотела стереть эти границы.

— Я уже устала от постоянного напряжения. Я все время думаю о том, не задену ли твою грудь, не попадет ли мое колено тебе между ног, когда я кончаю. Устала от ссадин на плечах от трения твоей одежды, наконец!

Мы перестали разговаривать. Секс стал реже. Оля не умела разговаривать и разбираться в отношениях. Совсем как мужик, она убегала от любого некомфорта, от любой напряженности, предпочитая не выяснять проблему, а просто игнорировать ее. Но для меня это было невыносимо. Мне казалось, что меня отвергают, что моих ласк не хотят, а значит, не хотят и меня саму.

Через полтора года совместной жизни мне нужно было поехать в другой город, по семейным вопросам. Оля писала мне каждый день, звонила и говорила, что ждет, скучает. Я тоже скучала. Иногда она срывалась на ревность: о да, она была весьма ревнива. Однажды она запретила мне общаться с бывшей одноклассницей, с той самой Вероникой, в которую я была раньше влюблена. Она узнала, что мы переписываемся, и попросила ее показать.

— С ней ты больше общаться не будешь. — сказала она тоном, не терпящим возражений.

Не то чтобы она выносила мне мозг и устраивала сцены, нет. Она вообще была достаточно сдержана и молчалива, но я всегда чувствовала, что она ревнует. Ревнует ко всем и ко всему. Даже к Вике, хотя у нас к друг другу не было вообще никакого интимного интереса с тех пор, как мы проржали в пьяном угаре момент сближения.

И вот теперь мы разлучились впервые так надолго. Меня не было почти два месяца. За это время она накрутила себя до такой степени, что уже практически поверила в то, что я ей изменяю. Когда я вернулась, я узнала, что она мне изменила. И не раз. И не с одной. Это сейчас, спустя 12 лет, став медицинским психологом, я понимаю, какой у нее был бешеный уровень тревоги, с которым она не справилась, и сбросила это напряжение таким вот идиотским способом. Хотя и это не