сись начни...
Одного у Везухи нельзя было отнять. Она была очень послушной и очень старательной. Все остальное за нее, в общем-то, сделало тело Киры, за несколько дней невольного воздержания так истосковавшееся по ласке, что было согласно даже на Везуху.
Кира закусила губу, зная, что лучше не кричать, хотя и очень хотелось. Она была настолько возбуждена, что на нежные мягкие ласки ей стало плевать как раз тогда, когда у Везухи начало что-то получиться. Резко потянула девушку вниз и прижала обеими руками. Заурчала, чувствуя ее язык внутри, неопытный, но достаточно сильный. Время от времени тянула чуть вверх, принуждая коснуться языком клитора, а зачем вновь толкая ниже.
Чудесное чувство. Именно в такие моменты Кире хотелось жить, хотелось благодарить неизвестно кого. Кира не думала о Везухе Савлар, рядовой 404-го полка, которая уже на три часа превысила средний срок жизни штрафника на поле боя. Она думала о другой. Той, которую встретила когда-то давно, под небом из стали и бетона. Там, где в двадцать лет умирали не от пули или шального осколка, а от грязной иглы или ножа надравшегося посетителя.
Та девушка была именно девушкой — редчайшим существом для подулья, где голодное и грязное детство переходило в голодную и грязную старость. Понятия «Имперская гвардия» и «комиссар» для нее были из области сказаний об ангелах Императора, несущих свет и закон на далекие звезды. Кира же стала для нее чем-то другим. Ближе и понятнее, чем гранитные лики генералов и прелатов на стенах базилик. Чище и добрее, чем живые обитатели квартала 4—11 на пятом ярусе улья Вайсхофен.
Обычно Кира не страдала сентиментальностью. Все достижения на личном фронте сливались для нее в череду одинаковых, коротких и предсказуемых сценок, кусочков удовольствия, отобранных с боем у судьбы. Украденных. Ссавларенных. Просто в тот раз она очень хорошо себе представила, что станет с этой девушкой через год-другой. Представила настолько хорошо, что через два дня по рекомендации комиссара К. Максвелл на работу в гвардейскую столовую поступила новая сотрудница («да, она из подулья, у вас с этим проблемы?»), а сама Кира осталась кое-кому должна. Но это было неважно.
2.
— Хорошо, Фио. Очень хорошо... девочка моя.
Кира последний раз сжала и отпустила ноющие соски. Откинулась назад, ударившись затылком об металл перекрытия. Закатив глаза, уставилась в бесконечность железобетонного неба, уходящего вверх тысячами этажей.
Ответного взгляда она не почувствовала. Императору было не до мелких грешков Своих смертных слуг.
Не глядя, Кира протянула руку, коснувшись стянутых в хвост сухих волос. Проведя по бархатистой щеке, легонько надавив на полуоткрытые губы. Удовлетворенно хмыкнув, когда губы с готовностью сомкнулись вокруг указательного пальца.
— Моя девочка.
Фиона ничего не ответила. Облизав палец, она выпустила его и прижалась щекой к тыльной стороне ладони. Ее руки все еще лежали на кириных бедрах.
Обе девушки дышали тяжело. По разным причинам — Кира приходила в себя после оргазма, Фио просто пыталась восстановить дыхание. Вверх она посмотрела не сразу, словно бы не желая