выбритую промежность.
Он прибыл уже через пару минут — или это мне только так показалось? — и выхватил у меня из рук бинокль.
Но я и без бинокля все прекрасно видел — как мама выгибалась дугой, яростно комкая простыни напряженными пальцами, как упиралась в постель только пятками и затылком, как со все возрастающей скоростью двигалась у ее промежности голова тети.
Одноклассник рядом со мной тяжело дышал, потом начал сопеть, покусывая нижнюю губу. Затем раздался недвусмысленный вжик.
А блондинка и брюнетка тем временем повалились на кровать. Тетя, наконец, отлипла от маминой промежности и призывно расставила ноги, снова светя бесстыжим влагалищем прямо в окно.
Я отвернулся. Мой одноклассник сопел, периодически охая и одобрительно цокая языком.
— Фистинг? Вот уж чего не ожидал, — тяжело дыша, воскликнул он.
Я посмотрел в окно через плечо. Мамино запястье было полностью погружено в лоно тети, которая, закрыв глаза и стиснув зубы, вздрагивала всем телом и вскрикивала при каждом движении маминой руки.
Я сел на спальник и обхватил голову руками. Как гадко!
Одноклассник за моей спиной удовлетворенно хрюкнул и положил бинокль рядом со мной.
— У тебя салфеток нет?
Я медленно мотнул головой.
— Жаль... черт, это стоит каждого цента...
Снова вжикнула молния, он еще немного покопошился рядом со мной и ушел.
Я остался один.
Ветер еле слышно шелестел краями банкнот, которые он подложил под бинокль.
— И долго ты собираешься тут сидеть? — у меня внутри все похолодело, но я все равно посмотрел на нее через плечо. — Ужин давно остыл, ждем только тебя.
На маме был знакомый мне с детства цветастый халат, ее волосы были собраны в небрежный хвост. Она улыбалась.
— Прости меня... мама...