если что, в другую сторону.
Он был настолько спокоен, что Лёля поёжилась от непоколебимой уверенности его тона. Но тут же решила на всякий случай ни о чем не думать. Она вообще разучилась думать за эту ночь. Это бессмысленное и мучительное занятие она бы с удовольствием предоставила кому-то другому. Ей вдруг стало хорошо и спокойно от того, что кто-то готов принимать за нее решения. Неважно, какие. Важно, что не надо это делать самой. Она будто стала дорогой жемчужинкой в подарочной коробочке на бархатной подушечке. Абсолютно несамостоятельной и бессмысленной вещью. Мягкий, уютный салон машины был похож на коробочку. А она — на маленькую, красивую безделушку. Только саднили коленки.
Виталик повернул тумблер радиолы, задумчивый ночной блюз разбавил гнетущую тишину салона. Его пугала и заводила мысль о том, что все теперь в их жизни зависит только от него одного, его жесткой воли, последовательных действий, способности взять все в свои руки. Повернулся к ней: — Детка! — устало произнес. — Я, правда, очень люблю и безумно хочу тебя. И серьезно намерен сделать тебя счастливой. Я всё решу и всё сделаю ради нас, только слушайся меня всегда. И все будет хорошо. Можешь ни о чем больше не заботиться кроме собственного послушания. И, надеюсь, ты понимаешь, что это абсолютно вынужденная мера. Ты просто не оставила нам с тобой другого выхода...
Лёля улыбнулась: вот и решение проблемы! Не думать! И все будет хорошо. Она же росла хорошей и послушной девочкой, любила маму и папу. Как же она забыла, что мужчина — главный в семье и его надо слушаться!
— Да, Виталик! — с облегчением кивнула она, — я тебя поняла. Прости меня за всё! — она сделала большие глаза. В ответ тот расхохотался:
— Простить? Тебя? Детка, ты ни в чем не виновата! Ты просто была собой, и это было прелестно! Я понял: ты нужна мне именно такой! Оставайся же такой всегда!
Леля подняла на него изумленный взгляд.
Виталик протянул руку и осторожно провел пальцами по ее усталому лицу, скользнул по шее на грудь, восхищенно пощупал торчащие соски под тонкой маечкой.
— Подними ее, — ласково попросил он.
Лёля внимательно поглядела на него и медленно, послушно задрала эластичную трикотажную ткань, обнажая высокие полушария.
Виталик припал губами к пышной, чуть вспухшей после экзекуции груди, которой, правда, досталось меньше, чем остальному телу, вдохнул пьянящий запах, задохнулся. Лёля зажмурилась и поплыла... Ещё, ещё и ещё... Ничего больше не нужно кроме сносящей крышу ласки. Щекотно заныла промежность, бёдра сами подались вперед, из высокой груди вырвался вздох...
— Ты меня дико заводишь! Но нужно ехать. — Сказал Виталик, с трудом отрываясь от возбужденно торчащих сосочков. — Сделай для меня доброе дело: я не хочу задремать за рулем, оставь мне возможность видеть рядом твои обнаженные прелести! Мне это поможет чувствовать себя живым!
Он протянул руку к короткой юбке и потянул ее вверх. Лёля послушно приподнялась над сиденьем, юбка скользнула на живот, обнажив вспухшие красными полосами ноги, пышные