Сен-Санс

в простыню. Запрокинув голову, она безвольно прильнула к его груди, и я знала, что глаза ее были широко раскрыты.

А в них двоились и плыли звезды. Бездонные звезды августа.

И уж совсем неромантично я подумала — «Бедненькая, после такого и идти не может»! Следуя моей элементарной логике, после такого — нормальная женщина должна была напрочь потерять способность к самостоятельному передвижению на веки вечные.

Дождавшись, когда они скроются в сенях, я тенью скользнула в баню и только заскочив на полок, поняла, что не разделась. Сорвала с себя перепачканный землей сарафан, лифчик и швырнула их к дверям. Где-то там, в морковке, сиротливо лежали трусики, но мне было плевать. Озноб сотрясал меня сверху донизу. Казалось, что на дворе не теплая летняя ночь, а слякотный ноябрь.

Вот он ковшик. Вот он миленький. Заревел, зарычал заждавшийся пар. Ага предочки, да вы и не парились вовсе. Хорошо, что хоть веник запарили конспираторы. Вот тебе, вот...

И я принялась лупцевать свое предательское тело, словно вымещая на нем минуты пережитого унижения. Ковшик. Еще, еще... Кажется, что трещат волосы и пар выдирает ногти. Вот тебе, вот тебе! Я лупила свои бедра, спину, сиськи и все сто подворачивалось под руку, повизгивая от боли. Вот тебе! Не могу-у-у!

Хряснув дверью предбанника, в три прыжка добралась до озерца.

Уф-ф! Только не надо так визжать среди ночи. А то еще подумают, что кто то свиней режет. Уф-ф-ф! Как хорошо.

Опять на полок. Опять ковшик. Надо бы рукавицы одеть. А пускай... Вот вам папочки — мамочки. Веник подозрительно быстро лысеет, и кончики больно секут кожу. Вот тебе за папу, вот тебе за маму! Опять в темную воду. Звезды разбегаются по воде в испуге. Уф-ф-ф!

Как уютно на полке и тысячи иголочек мечутся по радостному телу. Это — приятно и привычно. А еще лучше в снег. Конечно лучше. С шумом и криком. Без крика не тот кайф. И поваляться.

Когда-то мы бегали по снегу втроем обсыпали себя пушистой лавиной, горами снега. Одна, я только валяюсь, но все равно люблю покричать перед первым прыжком, как индеец — «Уулю-лю-лю-у!»

И надо же лежа на горячем полке, я опять вспомнила как...

Как, как. Вот так. Выныриваю из снега а передо мной Витька Сало-Масло. Это кличка у него такая, за глаза, вместо фамилии, а так — Витька. На год младше, в седьмом...

Смотрю челюсть отвисла, глаза по полтиннику. Чуть не завизжала, по новому. От неожиданности и стыдно ведь... Ага, ему еще стыднее, тогда и прикрываться не буду, только снежка на плечи и на грудь. А он заледенелой варежкой попытался вытереть сопли и отвел глаза.

— Лыжа вот... Я напрямки, вот...

— Ага... Ситуация уморительная, глаза Витьку не слушаются, и чем ниже он опускает голову тем чаще они зыркают по любопытным местам.

— Лыжа вот...

— Ага...

— Лыжа... И чего он зациклился на этой лыже. Щас скажет «вот».

— Сломалась, вот...

— Ага... Похоже и меня заклинило.

— Пойдем погреемся... Вот дура то.

— Не могу, ма-амка