Расфокусировка

бы толику адекватности в наши не самые, мягко говоря, сбалансированные отношения.

Серия рецидивов следовали один за другим. Это растянулось во времени. Один хуже другого. Мне никогда не нравилось видеть в отношениях родителей разлад. В то же самое время было очевидно, что с каждым годом мама с папой всё меньше принадлежали друг другу. Я имею в виду постель в том числе, хотя дело далеко не в ней...

Сейчас я часто вспоминаю это время. Странные чувства. Школьная жизнь вперемешку с домашними событиями. Аномальные реалии отдельных аспектов жизни. Место для игры и притворства: днём не то, что ночью; в обществе не то, что дома. Осознание будоражащего секрета. Не знаю, как это в итоге на меня повлияло...

Ни разу, сколько я себя помню, я не почувствовал, что между нами есть что-либо неуместное. Конечно, я помню, как всё начиналось, все эти «игры»: мамино лицо со втянутыми щёками, её глупые довольные глаза. Но ведь всё это было в порядке взаимных шалоствей, я ведь и сам в щекотал маму до слёз, и она отбивалась как могла, мы ухахатывались, потом я уставал, и совершенно естественно было подчиняться её рукам, её губам, её рту. Я, конечно, спрашивал: «мам, зачем ты так делаешь?». Спустя годы у меня совершенно выпало из головы, что же она мне отвечала. Помню только гораздо более поздние наши разговоры, отличающиеся крайне личным содержанием. А что было в самом начале, я не помню.

Мне нравилось быть скрытным. Нравилось подшучивать на друзьями, смущать их знанием каких-то излишних подробностей. У нас был кружок юных онанистов, где я своими рассказами доводил ровесников до исступления, избегая, разумеется, всяких подозрений. Только один раз на меня что-то нашло, и я по неосторожности брякнул какую-то странную херь, благо, репутация извращенца меня спасла.

На самом деле я не так уж сильно отличался от рядового озабоченного подростка. Разница в том, что большинство из них дрочило на порнофильмы, я же — на то, как чьи-то руки обнимают маму за талию, массируют её грудь. И что примечательно, я всецело «самоустранялся» в этот момент, поскольку, начиная где-то с четвёртого класса, внутри меня жил страх, что если я явным образом обнаружу своё присутствие, мама может выгнать меня в коридор. Этого никогда не происходило, но по мере взросления этот страх у меня почему-то возник. Поэтому-то я с трепетом относился к маминому праву иметь от папы секреты.

Написав сейчас это, я как никогда понимаю, что за всё приходиться платить. Что развод родителей был неизбежен. И наверное это что-то обо мне да говорит: внутренне я был готов пойти на жертвы, лишь бы пронзительное ощущение оставалось со мной, соединяло меня с миром «нездешних», запретных для подростка впечатлений.

Один из «знакомых» тёти Сони, угловатый ворчливый дядька изображал из себя не пойми кого. Немилосердного отчима? И было непонятно, почему мама позволяет ему так с ней обходиться. Для меня это было крайне двойственно. Я был