Из серии «Подлецы». Красивая девочка Рита

стакана дрянного вина, с почти незнакомым поганым человечишкой!..

— Ну, пусти... — взмолилась Рита, — ну, пожалуйста, пусти!

Я смотрел. Был бы я Жаном Марэ — подбежал бы и отбросил насильника, а даме подал ручку и учтиво проводил до кареты. Ален Делон хорошо поставленным ударом заехал бы насильнику в челюсть, затем, хмуря, точенные брови на прекрасном, мужественном лице, подал бы даме ручку... А я — смотрел, затаив дыхание. Подлец я? Конечно. И, наверное, не меньше, чем тот, кто насилует. Что ж, подлость и предательство всегда было окутано для меня романтической дымкой. Да только ли для меня? Джон Сильвер — бессмертный персонаж великого Стивенсона — был... кто? Конечно же — пират, подлец, убийца, подонок!... Но ведь... какой молодец! Умница!"В флибустьерском дальнем синем море... « — какого черта распевают эту песню, прославляя подлецов и грязных убийц?! Какого черта Коган написал эти стихи?"На судне бунт, над нами чайки реют!» Или: «но нам сказал спокойно капитан — еще не вечер... «. Высоцкий тоже любил пиратов — убийц, подлецов, злодеев? Ну да, ну да — все, кто распевает, читает о пиратах — стыдливо отбрасывают их мерзость и низость. Романтика! Море, простор, штормы! А убийства?! А глотку перерезать — это как? Или ахилловы сухожилия — и выбросить за борт на корм акулам? Ах, мы этого не видим... И, черт побери, Стивенсон показал джентльменов — доктора Ливси, сквайра Трелони, капитана такими скучными, пыльными, до тошноты правильными, что становится муторно! Другое дело — Сильвер! Умница, силач, убийца, подлец, многократно предававший все и вся — это персонаж! Так что, господа, не судите строго подлеца, с учащенным дыханием наблюдавшего процесс изнасилования!

— Ну, Витенька, ну пусти... пожалуйста, — Рита молила уже почти со слезами. Борисыч шуровал рукой у нее между ног. Стягивал трусики.

— Ну, у меня же парень есть! Зачем мне это надо? Пусти!

— Ты че, девочка что ли? — донесся, наконец, голос друга.

— Да, да! Пусти! Пожалуйста!

Последняя надежда — если она еще оставалась — пожалеет, не станет нарушать девственность, не станет поганить парню, который ее так любит. Который не предполагает даже, что его Рита способна, очертя голову, отправиться в парк с кем попало.

— Да какая!... Вот... — локоть Борисыча совершает возвратно-поступательные движения. Понятно, где сейчас его пальцы.

К тому времени достаточно стемнело, и я счел возможным переместиться ближе. Гораздо ближе. Теперь от копошащейся на траве парочки меня отделял только небольшой, чахлый кустик.

— Ну, не надо... Ну... Не надо... — теперь она по настоящему плачет, поняв, что все напрасно — мольбы, уговоры, попытка пробудить жалость... Все напрасно. Он сейчас сделает ЭТО. И ничто — НИЧТО ему не помешает!

Борисыч лежит уже между ног Риты. До этого он навалился сбоку, подмышкой примяв ее одну руку, и схватив вторую железной хваткой. Он использовал в борьбе одну руку — вторая оставалась свободна для... Ясно для чего. Второй рукой он задирал платье, стягивал трусики, мял, покрытый нежным светлым пушком, лобок, стаскивал, наконец, с себя брюки и трусы, оголяя зад и вываливая своего монстра. И вот