Жизнь, отданная искусству

что я удовлетворила себя на глазах развратного старика, выслушала лекцию, да еще получила задание. Я подошла к зеркалу, взглянув на себя. На меня смотрела задумчивым взглядом нераскаявшаяся грешница в домашнем халатике.

Глава 2

Наскоро поев, вся в размышлениях о практиках познания сути искусства через работу натурщицей, я решила выбросить пищевые отходы, которые, надо сказать, изрядно накопились. Осторожно, брезгливо, двумя пальцами я вытащила из ведра мертвенно-черный наполненный помоями мешок, вышла за дверь но, не доходя до мусоропровода, услышала молодые голоса на лестничной клетке.

Так, так, так, опять местные детки, почувствовав летнюю свободу, бездельничают или даже курят у нас в подъезде, их гоняли все, даже я, но они просто облюбовали нашу лестничную клетку. Я тихонько подошла и остановилась с мешком в руках, в халатике и тапках, глядя на подростков с лестничной клетки своего этажа. Они заметили меня моментально, четверо мальчиков школьного возраста как один повернулись в мою сторону, один из них смущенно спрятал сигаретку в кулаке, двое продолжали курить, как ни в чем не бывало. Последний, чуть в стороне, так и застыл у стены с мелком в руке, вероятно, не дописав какую-то гадость, возможно, это было слово Россия, впрочем, я не разглядывала.

— Мальчики, мы же договаривались... — начала, было, я, но поняла, что смотрят они на меня больше из любопытства и никуда по-хорошему уходить не собираются. Я хотела было, махнув на них рукой, уже уйти, но задержалась, глядя на ребят. Я стояла и смотрела на них, вдруг я сделала шаг и медленно стала спускаться по лестнице к ним. Ребята всполошились, как стайка воробьев. Не доходя до них несколько ступенек, я выжидательно остановилась.

— Уходим ребята! — бросил один из парней, уже наметившийся поспешно скрыться.

— Нет! — строго сказала я.

Ребята остановились в нерешительности. И вдруг мое сердце сильно и часто забилось. Я почувствовала, точно прикасаюсь пальцами, вижу, слышу, ощущаю что-то запретное, скрытое, обжигающее сладостью. Я внезапно, всем духом словно разрешила себе, дала волю. И нельзя было понять, как случилось, что в то же мгновенье я была уже по эту сторону. Строгость, ледяная стеночка растаяла дымкой, такой же, как дым сигареты. Только билось сердце, легко кружилась голова, и во всем теле веселым холодком сама собою пела музыка: «Я живу, люблю. Радость, жизнь, весь свет — мои, мои, мои!».

— Нет! — повторила я, небрежно бросила помойный мешок на ступени и стала расстегнула халатик.

Помню выражение их лиц. Я помню это выражение, потому что выражение это доставило мне мучительную радость. Это было выражение ужаса и восторга. Этого-то мне и надо было. Я никогда не забуду выражение отчаянного ужаса, которое выступило в первую секунду на лице одного из мальчиков, когда он увидел меня почти голой.

— Я могу покурить с вами, ребята? — как ни в чем не бывало, спросила я, не сходя со своего места и не думая запахнуть халат, уже позабыв о том, зачем вышла.
Ребята молчали, переглядываясь.

—